Доминик ослабил галстук, чтобы было легче дышать. У нее не свидание? Никто не придет? Это для них двоих? Мир снова встал с головы на ноги.
– Сегодня я узнала, что один из наших гостей собирается сделать предложение своей девушке в день открытия нашего отеля. Он спросил, не сможем ли составить для них особенное меню.
Белла согласилась. Доминик мог прочесть это в ее взгляде. Он улыбнулся и покачал головой. Какой же она романтик.
– Вот это все, – она показала на сервированный стол, кухню, свой наряд, – должно помочь мне создать подходящее настроение для нашей влюбленной парочки.
Боже милостивый! У нее обнаженная спина! Напряжение в его теле усилилось.
– Уберите портфель и ноутбук, примите душ и переоденьтесь, а потом приходите и попробуйте моих угощений.
Только тут Доминик осознал, что так и стоит в дверях. Он застыл, как только увидел ее. Ему следует отказаться. Надо придумать причину и бежать отсюда подобру-поздорову. Сослаться на занятость…
– Мне очень нужно ваше мнение, Доминик. Я хочу все сделать правильно.
Мольба в ее взгляде была слишком сильна для него. У него было не такое ледяное сердце.
– М-м-м, хорошо. – Он вдруг понял, что идет не в ту сторону. – Хорошо. – Как ему показалось, элегантно изменил направление движения. – Душ. Точно. Отличная идея.
Холодный душ.
И он наденет джинсы, чтобы выглядеть нарочито повседневно. Он захлопнул дверь своей комнаты и прислонился к ней.
Когда Доминик спустя пятнадцать минут вернулся в гостиную, он уже практически забыл об своих намерениях. Белла погасила свет и зажгла свечи. В комнате воцарилась романтическая, интимная атмосфера. Он хотел простонать, что это все лишнее, хотел задуть все свечи и включить свет.
– Как вам?
Она говорила приглушенным голосом. Он сглотнул:
– Великолепно, Белла. Прекрасно.
Она повернулась к нему. Теплый взгляд, полураскрытые пухлые губы.
– Спасибо. Я надеюсь, вы хотите есть.
– Умираю с голоду, – прохрипел он.
Нужно контролировать себя и ситуацию. Нельзя попасть под очарование создаваемой ею фантазии. Белла – девственница. В ее понимании, это просто невинный вечер. Она не сознавала, что играет с огнем. Если он уступит своим инстинктам и займется с ней любовью, то она будет потом страдать.
– Садитесь. – Сказав это, она отправилась на кухню.
Вскоре Белла вернулась, неся две тарелки, и одну поставила перед ним.
Устрицы? Боже, нет! Он смотрел на полдюжины устриц, уложенных кругом на блюде. Откашлялся. Это бизнес.
– Я так понимаю, этот глупый юный ухажер дал вам полный список пристрастий своей возлюбленной?
– О да.
Он громко хмыкнул, но внутри у него все горело.
– И одно простое указание, – добавила Белла.
Он сжал кулаки под салфеткой, прежде чем положил ее на колени и расправил.
– Какое?
Она взяла устрицу и выпила ее прямо из раковины. От этого зрелища он чуть было не свалился со стула.
– Соблазнение, – промурлыкала она. – Он хочет, чтобы я создала такую атмосферу. – Она улыбалась. Полузакрытые глаза, пухлые губы, мечтательный взгляд. – У меня получается?
С соблазнением все обстояло отлично. Доминик выпрямился. Она только улыбнулась и посмотрела на его тарелку:
– Мне показалось, вы сказали, что голодны. Я приготовила устрицы тремя способами. Вы должны попробовать все варианты.
Доминик попробовал одну устрицу. Боже, великолепно. Он быстро доел остальные.
– Ну? – Ее взгляд опустился на его губы. – Какие вам больше понравились?
Он сглотнул, уставился на тарелку, а затем показал наугад на одну из ракушек.
– М-м-м. – Она облизнула нижнюю губу. Полностью. – Мне тоже эта.
Когда Доминику стало казаться, что Белла нарочно провоцирует его, дразнит, проверяет его выдержку, она вдруг поднялась:
– Откройте, пожалуйста, шампанское, пока я подам следующее блюдо.
Белла исчезла за стойкой кухни. Он протер лицо, надавил пальцами на веки и несколько раз глубоко вдохнул. Он не откупорил шампанское. Глаза его были закрыты, и он не видел, как она вернулась, но почувствовал ее аромат; услышал шелест ее кокетливой короткой юбки; практически мог ощущать ее тепло.
Белла забрала у него тарелку.
– Вам, кажется, надо пораньше лечь спать сегодня, – сказала она негромко.
– Было бы здорово, – смог ответить Доминик.
– Точно, – вздохнула она.
В ее словах звучало обещание, которому он едва мог заставить себя поверить. На ее лице невозможно было ничего прочесть.
– Вы любите омаров?
Он уставился в свою тарелку. Длинные, толстые куски мяса омаров были выложены в ряд, к ним поданы три неглубокие соусницы.
– Вы нарочно хотите, чтобы блюда выглядели так вызывающе пикантно? – грубо спросил он и затаил дыхание.
Более опытная женщина уже бы поняла, какой эффект производит на него.
Она присела и посмотрела на него широко раскрытыми глазами:
– Конечно. Это же часть игры.
Это не было похоже на игру. Перестало походить.
Белла подцепила кусочек лобстера и аккуратно опустила его в густой соус, повозила вилкой по тарелке. Капли соуса стекали с лобстера, и она слизывала их кончиком языка, пока они не достигали ее пальцев. Затем она провела языком по всему лобстеру с таким наслаждением, что у Доминика перехватило дух, и он уже не мог дышать, его воображение было распалено запретными фантазиями, в которых этот нежный розовый язычок играет с его собственной разгоряченной плотью.
Ее взгляд пронзил его, и в этот миг он понял, что она хочет его. Что бы она там ни придумывала, этот ужин – этот соблазнительный, околдовывающий ужин – был задуман в его честь. Ему стоит только подняться, притянуть ее к себе, и она отдастся. С готовностью, желанием и страстью.
В венах бушевал огонь. Переспать с Беллой? Казалось, ничто не доставит ему большее удовольствие. Он хотел этого больше всего на свете, и желание его никогда не было таким сильным.
Доминик смотрел в ее глаза, и в душе у него сражались желание и разум. Мужчина может пропасть в глубине этих глаз, в фантазиях, нашептанных этими губами. Мужчина может потерять душу, лишиться всего… в том числе свободы. Такова будет цена за ночь с Беллой.
Эти мысли не погасили пылавший в нем огонь. Не облегчили неослабевающее желание в паху. Он смог лишь отвести свой взгляд от ее глаз и чуть выпрямиться на своем стуле.
Он не отдаст свою свободу. Белла была из тех женщин, что ищут «вечной» любви. Он не верил в вечное там, где дело касалось женщин. Уже через пару дней он рвался на свободу.