— К чему тогда им было встречаться после армии? — удивленно протянула я.
— Знаете, к дембелю отношения между ними как-то переменились, они вроде добрее друг к другу стали…
— Сергей простил Беспалову его выходки?
— Внешне — да, а в глубине души — не думаю. Он не такой человек. И здесь немалую роль сыграл Дьяченко. Он у нас очень романтичный и активный был насчет всяких культурно-массовых мероприятий. Когда пришло время оставить службу, он много чего интересного придумал, например, взял клятвенное обещание со всех не забывать друг друга и дружить, как говорится, семьями. В том числе сочинил «Песнь примирения» и заставил нас хором ее исполнить. За два года многое было: случалось, что и по роже, извините, друг другу давали. Так что отказаться от этого акта нам не удалось, да и ввиду особого настроения не хотелось.
Я слушала Бурмистрова и с трудом верила ему. Я знала Сергея Трофимова совсем другим — состоявшимся, обеспеченным, авторитетным в своем кругу человеком. Однако сосед не настолько хорошо был мне знаком, чтобы я могла знать его душу, его внутренний мир, скрытые горести и так далее. Да и жизнь… она меняет людей. Что взять с восемнадцатилетнего мальчишки? Он не вполне еще к этому возрасту сформировался как личность, не выбрал для себя определенную линию поведения в жизни. Хотя многие черты Трофимова, названные сейчас Бурмистровым, показались мне знакомыми. Амбициозность, например. Она и сейчас нередко выступала очень яркой, приоритетной чертой характера Сергея.
Раздумывая так, я все больше и больше начинала верить словам прапорщика. Во всяком случае, сделала вывод, что ко всему им сказанному следует прислушаться. Ведь преувеличивать ему не было смысла, а лгать тем более. К тому же сейчас он смотрел на прошлое глазами взрослого, уже понимающего жизнь человека, во взглядах которого на отношения Трофимова и Беспалова ничего не изменилось.
— У нас же все остыло! — опомнился Владимир, глубоко вздохнув после нескольких минут молчания.
— Ничего страшного, — ответила я, — я так голодна, что мне это безразлично.
— Я тоже голоден, как волк, — улыбнувшись, сказал Бурмистров и накинулся на картошку.
Глядя на него, я подумала про себя, что в словах о своем неимоверном чувстве голода он нисколько не слукавил. Еда заставила его забыть о всех существующих правилах приличия, и через несколько минут многие посетители стали поглядывать на нас кто искоса, кто похихикивая. Бурмистров чавкал. Мне это, конечно, доставляло мало удовольствия. Однако сделать замечание напрямую малознакомому мужчине я тоже как-то не решалась. «Говорят, клин клином вышибают», — подумала я про себя и, откусив сосиску, смачно причмокнула, а затем начала звучно прихлебывать капающий с вилки кетчуп. За соседним столиком кто-то прыснул. Прапорщик, низко склонившийся над тарелкой, удивленно поднял на меня глаза.
— Извините, — легко и весело произнесла я и стала есть как обычно.
После этого между нами установилась тишина, и Бурмистров тоже начал есть более медленно, осторожно и старательно, уплетал картофелину за картофелиной, но уже не производя никаких лишних звуков.
Когда с этим блюдом было покончено, по просьбе Бурмистрова нам подали кофе. От него змейкой шел ароматный дымок, по которому можно было с уверенностью сказать, что это по крайней мере не суррогат. Сделав глоток, Бурмистров обжегся. Дабы не повторить этой ошибки, он решил немного подождать и вновь завел со мной разговор, правда, уже на посторонние темы. Интересовался, как удается мне, женщине, справляться с милицейской работой и так далее. Я отвечала, и часто невпопад. Невпопад, поскольку мысли были заняты другим — я тщательно анализировала все сказанное Бурмистровым.
Итак, что мы имеем… Отношения между Беспаловым и Трофимовым оставляли желать лучшего — раз. Что ни для кого не являлось секретом, это два. У Сергея наверняка нашелся бы повод сделать какую-нибудь неприятность Беспалову — три. Но в невиновности своего соседа я была уверена на все сто, поэтому вариант мести за прошлые обиды исключила сразу же. А вот мотив тех, кто притащил труп в квартиру Трофимовых, мне стал очень хорошо ясен. Они вполне справедливо полагали, что подозрение в первую очередь падет на Сергея. Покопавшись в его прошлом, на взгляд трофимовских недоброжелателей, очень легко можно было найти повод для убийства.
Кажется, в происходящих событиях и обнаруженных фактах начала появляться логика, и это радовало.
— Пейте, — отвлек меня от размышлений Бурмистров, — а то и кофе остынет.
— Да-да, конечно, — торопливо произнесла я и отведала кофе.
В восторг он меня, конечно, не привел, однако был довольно сносным.
— Вы не против? — спросила я, достав из сумочки пачку сигарет и зажигалку.
— Д-да нет, — заикнувшись, ответил прапорщик, — я бы тоже к вам присоединился. Лишь бы хозяева против не были, — Бурмистров покосился на табличку, извещавшую о запрете на курение в данном заведении.
В кафе к тому моменту почти не осталось посетителей. Напротив сидела парочка. Девица подкрашивала губы, и я решила, что они уже собираются уходить.
— Минутку, — шепотом кинула я Бурмистрову и направилась к стойке.
Девушка за ней усердно высчитывала что-то на калькуляторе, готовясь к закрытию кафе.
— Извините, — тихо сказала я, положив ей под нос десятку, — мы покурим?
— Пожалуйста, только мы через полчаса закрываемся, — предупредила она, и червонец в мгновение ока исчез.
— Смело! — язвительно заметил прапорщик, наблюдавший за происходившим со стороны. — У вас хорошая зарплата?
После его слов я сообразила, что мой поступок был несколько легкомысленным и заставлял сомневаться либо в том, что я работаю в органах, либо в том, что я, работая там, не беру взяток.
— Нет, конечно, — ответила я, сев за стол и достав из пачки сигарету, — просто я наследство солидное от бабушки получила и не знаю, как лучше им распорядиться, куда этакие деньжищи деть. Трачу вот помаленьку на удовольствия. Люблю, знаете, кофе под сигаретку…
— Да? — удивленно протянул Бурмистров и открыл было рот, собираясь что-то сказать.
— Давайте помолчим, — опередила я его, — ведь это так прекрасно: курить, пить кофе и молчать…
— Ну да, конечно, — ответил Бурмистров и, кашлянув, замолчал.
Так мы просидели минут десять, пока кофе наконец не кончился.
— Ну что же, — сказала я, — пора?
— Вы ночуете в Пугачеве?
— Нет, поеду домой. Утром опять за работу.
— Но ведь вы не выспитесь!
— А куда деваться? Такова жизнь, — вздохнула я и побрела к выходу.
На улице уже смеркалось, и в невыполотой траве монотонно голосил сверчок.
— Хорошо у вас тут, — тихонько произнесла я, втянув ноздрями какой-то другой, не такой, как в Тарасове, воздух.