Мечтая о девах, Семка почувствовал внизу живота жар, томный и стыдный, но тем не менее весьма приятный, сладкий, такой, что…
Потом, правда, хорошо бы грех замолить, но то уж пустяки…
А вот что кусты рядом шевельнулись – то не пустяки совсем! Кого ж это там носит?
– Стой, кто идет! – проворно вскочив на ноги, Короедов выставил вперед рогатину и, грозно сдвинув брови, повысил голос: – Покажись, говорю! Хуже будет.
Никто не отозвался, мелькнула лишь за деревьями чья-то желто-полосатая тень. Барсук! Тьфу ты, черт, напугал, леший!
Вытерев выступивший на лбу пот, Семка прислонил рогатину к сосне и, подумав, накидал на тропинку сухого хворосту да коряжин – чтоб ежели пойдет кто, так захрустели бы под ногами, чтоб еще издали слышать.
Уладив все, повалился в траву, глаза прикрыл сладострастно…
Оп! Хрустнуло за кустами-то! Шел кто-то… Да нет, не шел – крался! Один раз только и хрустнул – не углядел, а дальше затихло все. Знать, умел ходить… следопыт. И это не проверяльщики – тем-то чего ради таиться? Как товлынги бы шли, напролом, еще б и ругались.
Короедов живо спрятался за сосну, лук из колчана вытащил, стрелу приготовил – а ну-ка, кто там пробирается лесом? Покажись-ка!
Спросить не успел, смех тихий да голоса услышал, один голос – девичий, второй… второй будто б знакомый.
Ну, точно – Яшка! Яшка Вервень, из молодых.
Выбрался на опушку, выругался:
– И кой черт коряг на тропу накидал? Руки пооборвать бы!
– Ой, не ругайся, Яш-ша.
Позади, следом за молодым казаком, пробиралась черноокая дева, та самая, с кем Яшка и хороводился, как ее звали, Семка не помнил, да она ему и не особенно-то и глянулась – тощевата больно, да и грудь не такая, как в сладостных Семкиных мечтах – из-под кухлянки-то, чай, не выпирает.
Караульщик хотел уж и показаться, шугануть парочку, прикрикнуть грозно – а ну-ка, пошли прочь, дозор нести не мешайте!
Хотел было… да не успел – Яша с девкой своей вдруг принялись целоваться, потом повалились в траву, а дальше… дальше Семке и самому интересно стало. Вот вылетела из травы кухлянка… послышался смех… показалась голая девичья спина… жадно шарящие по ней Яшкины руки…
Прячущийся за сосной Короед закусил губу, вытянул шею… и, вдруг почувствовав за спиной чьи-то крадущиеся шаги, обернулся, как был – с луком, со стрелою…
И встретился – глаза в глаза – с колдуненком! Тощим таким, грязным, смуглым. Помощником главного колдуна, Енко.
– Ты почто тут? – грозно спросил Семка.
Колдуненок, как видно, собрался ретироваться, да тут поднялась из травы – как есть, голая! – девчонка. Сверкнула глазами, бросила:
– Ясавэй!!!
Добавила что-то по-своему, с вызовом, ничуть наготы своей не стесняясь. Тут и Яшка из травы поднялся с саблей, да колдуненок так на него глянул, что казак молодой замертво повалился навзничь. Не помогла и сабля!
– Ах ты так!
Волнуясь, Короедов выскочил из своего укрытия и тут же пустил стрелу, да, увы, промахнулся… а колдовская голая девка, вдруг повернувшись, прыгнула на него, словно кошка, зашипела, за лук ухватилась:
– Не стреляй! Не надо.
Тут и этот подскочил, колдуненок, замахнулся на Семку ножом бронзовым, дева живенько за руку его схватила, да вывернула, так, что ножик в траву улетел! Умелица, гляди-ко.
Тощий на Короедова глянул – словно обухом по башке треснул! Оглоушил маленько. Девка же что-то заговорила, сначала – зло, потом мягко, а затем и вовсе заплакала, на шею колдуну бросившись.
А уж опосля Семка, немного в себя придя, уж и не совсем понимал, что промеж этими двумя случилось. Вот ведь только что лаялись, да вдруг помирились, обнялись, колдуненок вроде как тоже прослезился… отошел в сторонку, вздохнул, отвернулся.
Девчонка же, строго глянув на Короеда, руку протянула:
– Идем!
Теплая у нее ладонь оказалась, горячая даже. А вот грудь – как Семка и предполагал, маловатая. Зато все остальное…
– Вставай, Яш-ша! – быстро натянув кухлянку, бросила дева.
Яшка Вервень глаза открыл, поднялся, головой помотал осоловело.
– То брат мой, Ясавэй, – девчонка указала пальцем на колдуненка. – Он нынче у нас в роду за старшего. У него и руки моей проси.
Руки? Вот тут-то Короедова и осенило! Сватовство здесь, оказывается, вон что! А он-то думал…
Девка на Семку глянула:
– Тебя же, достойный воин, прошу при том быть. Так по обычаю.
– И у нас так по обычаю, – улыбнулся юный казак – очень уж ему это обращенье понравилось – «достойный воин». А что, не достойный разве?
Видоком, значит, позвали… Вот ведь не знаешь, как все и сложится!
Сладилось все у сей парочки – девку-то Ябтако звали, отдал ее братец, правда, со вздохом, без особенной радости, однако обнял, что-то сказал…
– У брата свой путь, – обняв суженого, тихо пояснила девчонка. – У меня – свой. И вместе мы не будем.
Семка довольно потер руки:
– Ну, вскорости и за свадебку! На Ненилу да Параскеву мучениц девки за хороших женихов молятся. Вот и тебе, Ябтако повезло, не черт-те кто достался – лихой казак! Скрасит девку венец да молодец, так у нас говорили. А я уж знаю, кто у вас самым почетным гостем будет. Нет, не атаман, ага!
Вечером в недостроенной избе атамана собрались все, кто зван: отец Амвросий с Афонею, Костька Сиверов, немец Штраубе, Михейко Ослоп, Кондрат Чугреев. Сотник Матвей Серьга припозднился малость – проверял дозоры, – но тоже пришел, да, поклоняясь с порога, перекрестился да сел в уголок, недобро косясь на колдуна Енко Малныче. Того Иван тоже позвал, кстати, по настоянию всех собравшихся, живо интересовавшихся огромным золотым идолом, за ним ведь, собственно, в эти-то гиблые колдовские места и явились.
– Есть, есть идол, – уверил Енко. – Сам, правда, я его не видел, да мало кто видел – слишком большая честь, заслужить надо.
– А-а-а, так ты сам-то не видал, – разочарованно протянул Матвей и, обведя глазами ватажников, ляпнул то, о чем все подспудно думали, но вслух говорить не смели никак. – Так, может, и нет его, идола того златого?
В горнице повисла гнетущая тишина, даже слышно было, как где-то за стеной острога, на посаде, девчонки сир-тя пели свои тягучие песни. Все смотрели на колдуна, и в немом взгляде атамана читался вопрос – ну, так как же? Чем докажешь-то?
– Я знал тех, кто его своими глазами видел, клянусь великой Праматерью Неве-Хеге, – спокойно промолвил колдун. – Таких много. Не могут же все одинаково врать! Да и золота на реках юноши моют с избытком. Куда ж его девать? Все в славный Дан-Хаяр, в столицу. В других городах куда ниже идолы.