Он поднимает вверх руки, показывая, что полностью согласен со мной и сдается.
– Ты ужасный человек! – взрываюсь я и начинаю кидать в него остальные подушки. Я в бешенстве, мне страшно и вместе с тем чувствую, как обижена на него. И все это одновременно. – Зачем тебе понадобилось подвергать меня такому жуткому испытанию, ведь ты знал, что однажды мне пришлось уже пережить нечто подобное?.. Ты глупец, самонадеянный глупец…
– Джульетта, прошу тебя. – Он делает шаг вперед, ловко пригибается, чтобы не столкнуться с очередной подушкой, и протягивает ко мне руки. – Прости, что я сделал тебе больно, но я думаю, что оно того стоило…
– Не трогай меня! – Я отскакиваю в сторону, гневно сверкая глазами, хватаюсь за ножку кровати, как будто ее можно использовать как оружие. – Надо было бы застрелить тебя еще раз за то, что ты сделал со мной такое! Надо было… надо было…
– Что? – Он смеется. – Может быть, ты запустишь в меня еще одной подушкой?
Я толкаю его, причем достаточно сильно, но он не двигается с места, и начинаю осыпать его ударами. Я бью его по груди, по рукам, животу, ногам, куда только могут дотянуться мои руки. Мне, как никогда, хочется теперь, чтобы он не смог нейтрализовать мою силу, а я могла бы перемолоть ему все кости, и он тогда бы извивался от боли у меня в руках…
– Ты… эгоист… и чудовище!
Я продолжаю не слишком умело молотить его кулаками, даже не понимая, что это больше выматывает меня саму. Очень скоро моя злоба переходит в боль. Внезапно я осознаю, что мне хочется расплакаться. Мое тело трясется от ужаса и облегчения одновременно. Я только что освободилась от боли, причиненной когда-то еще одному маленькому ребенку, которого я практически погубила. Но вместе с тем мне страшно сознавать, что Уорнер проделал все это со мной для того, чтобы помочь мне.
– Прости меня, – говорит он, подходя ближе. – Мне очень, очень жаль. Я же тогда совсем не знал тебя. Ну, не так, как сейчас. Сейчас бы я никогда не посмел сделать с тобой ничего подобного.
– Ты совсем не знаешь меня, – бормочу я, утирая слезы. – Ты считаешь, что узнал меня только потому, что прочитал мой дневник. Ты глупец, любопытный идиот, который любит совать свой нос куда попало…
– Да, кстати, насчет него… – Он улыбается, потом молниеносным движением выхватывает блокнот у меня из кармана и перемещается к двери. – Боюсь, но мне кажется, что я его еще не дочитал.
– Эй! – возмущаюсь я, бросаясь за ним. – Ты же сказал, что вернешь мне его!
– Ничего подобного я не говорил, – тихо бурчит он себе под нос, перекладывая блокнот себе в карман брюк. – А теперь, пожалуйста, подожди меня здесь, я принесу тебе что-нибудь поесть.
Я продолжаю еще что-то возмущенно кричать ему вслед, но он уже вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Я обессиленно падаю на кровать.
Откуда-то из глубины моего горла доносится сердитый рык. Я с досады кидаю подушку в стену.
Мне надо что-то предпринять. Пора начинать шевелиться.
И составить наконец план действий.
Я находилась либо в отчаянной обороне, либо в бегах так долго, что мой мозг за это время успел разработать всевозможные безнадежные схемы относительно того, как низвергнуть Оздоровление. Почти все 264 дня, проведенных в палате-камере, я без конца фантазировала. Раз за разом мысленно представляла себе в деталях один и тот же невероятный момент, а именно тот самый день, когда я смогу открыто плюнуть в лицо всем тем, кто угнетал меня и всех остальных и кто сейчас считал себя хозяином положения и расхаживал свободно прямо под моим окном. И хотя в голове у меня промелькнуло с миллион различных сценариев, где я выхожу победителем и умело защищаюсь, на самом деле мне не представлялось возможным, что все это может когда-то произойти в реальной жизни. У меня и мысли не возникало о том, что мне хватит на это сил и смелости и сама судьба представит мне подобный шанс.
Но сейчас…
Все погибли.
Может быть, я единственная, кто выжил.
Когда я обитала в «Омеге пойнт», мне нравилось видеть, как Касл руководит всем процессом и управляет нами. Правда, тогда я почти ничего не знала о состоянии дел, да и боялась действовать самостоятельно. А вот Касл уже считался лидером, и к тому же у него давно имелся свой план. Вот почему я решила, что ему видней, и полностью доверилась этому человеку. Да и всем остальным тоже. Они жили там давно, значит, в любом случае, знают больше, чем я.
Как же я ошибалась!
Где-то в глубине души я всегда знала, кто должен возглавить сопротивление. Теперь же я так же тихо и спокойно воспринимала этот факт, поскольку побаивалась даже просто озвучить его. Это должен быть тот, кому уже нечего терять, и все были бы в выигрыше. И этот «кто-то» не должен больше бояться никого и ничего.
Это не Касл. Не Кенджи. Не Адам. И даже не Уорнер.
Таким лидером должна была стать я сама.
Я более пристально осматриваю свой «наряд» и убеждаюсь в том, что, скорее всего, на мне старые вещи Уорнера. Я утопаю в поблекшей оранжевой футболке и серых штанах от спортивного костюма, которые почти сваливаются у меня с бедер всякий раз, когда я встаю на ноги. Пару секунд я не шевелюсь, чтобы восстановить равновесие и переношу весь свой вес на толстый мягкий ковер, ощущая его пушистую ткань босыми ногами. Мне приходится несколько раз подвернуть штаны на талии, чтобы они больше не спадали с меня при ходьбе, а лишнюю ткань футболки собираю на спине и завязываю узлом. Представляю, как смешно я должна выглядеть сейчас со стороны, но одежда, плотно прилегающая к моему телу, создает некое впечатление удобства и уверенности в себе, за которые я и хватаюсь, как за спасительную соломинку. Теперь мне кажется, что я окончательно проснулась и даже могу контролировать некоторые события, происходящие в моей жизни. Теперь мне не хватает только резинки для волос, потому что эта огромная копна начинает душить меня. Мне так и хочется избавиться от этого безумного количества длинных волос! А еще мне очень хочется принять душ.
Дверь, кажется, открывается, и я резко оборачиваюсь на этот звук.
Меня застали в самое неудобное мгновение: я собрала волосы на макушке, пытаясь завязать их узлом, чтобы соорудить нечто наподобие «конского хвоста», и я тут же сознаю, что под футболкой у меня нет никакого нижнего белья.
В дверях стоит Уорнер с подносом в руках.
Он смотрит на меня, не мигая. Его взгляд переходит с лица вниз на шею, плечи и опускается до талии. Я слежу за его взглядом и вижу, что в результате своих парикмахерских манипуляций, футболка у меня задралась вверх и обнажила живот. И мне сразу становится понятно, почему он так уставился на меня.
Я вспоминаю те мгновения, когда он целовал меня, а его руки исследовали мое тело – спину, бедра, голени, потом его пальцы чуть растянули эластичную резинку моих трусиков…