Его голос звенит над толпой. Он сканирует взглядом ряды солдат.
– И я надеюсь на то, – говорит он, – что вы не поверили ни единому слову из всего вышесказанного.
Уорнер продолжает говорить, а солдаты в изумлении смотрят на него. Они боятся сделать хоть шаг вперед. А вдруг это окажется какая-то изысканная шутка, подстава или просто проверка со стороны Оздоровления? Вот почему они только молча пялятся на своего командира, но только теперь их лица уже не так напряжены, и они не так отчаянно стараются сохранять выражение истинных стоиков.
– Джульетта Феррарс не умерла, – уверенно произносит Уорнер. – Она здесь, стоит рядом со мной, несмотря на все заверения нашего Верховного главнокомандующего. Да, он действительно стрелял в нее и попал в грудь. И после этого он ушел, оставив ее умирать. Но ей удалось выжить. И сегодня она здесь с нами, чтобы сделать одно предложение.
Я забираю усилитель из руки Уорнера, прикладываю к губам точно так же, как это делал он, и оставляю у себя в кулаке.
Я набираю в легкие воздух. И произношу всего четыре слова.
– Я хочу уничтожить Оздоровление.
Мой голос с такой мощью грохочет над толпой, что в первую секунду поражает даже меня. Солдаты смотрят на меня со страхом. Они потрясены. Они ошеломлены. Они не верят. И потихоньку начинают о чем-то перешептываться.
– Я хочу повести вас в сражение, – говорю я. – Я хочу дать ответный бой…
Но меня уже никто не слушает.
Идеально выстроенные шеренги сметены. Солдаты смешались в одну общую кучу. Они разговаривают, что-то выкрикивают, о чем-то яростно спорят. Они не могут понять, что тут происходит.
Не могу поверить, что я вот так быстро потеряла их внимание.
– Не медли, – советует мне Уорнер. – Реагируй. Прямо сейчас.
Я, конечно, надеялась, что это произойдет чуточку позже.
Сейчас мы находимся на высоте метров пять над землей, но Уорнер предупреждал меня о том, что здесь имеется еще четыре уровня, если вдруг мне захочется вещать с большой высоты. Там, наверху, как раз имеются усилители звука именно для того, чтобы обращаться к собравшимся внизу. И еще там тоже есть небольшая площадка, правда, в последнее время ее посещал только технический персонал.
Я забираюсь именно туда.
Солдаты снова отвлеклись. Теперь они указывают на меня пальцами, а я упорно карабкаюсь наверх. Они продолжают громко общаться друг с другом. Я же сейчас размышляю о том, успела ли данная новость уже добраться до гражданского населения или, может быть, благодаря вездесущим шпионам, даже и до самого Верховного главнокомандующего. Но сейчас не стоит заострять на этом внимание, ведь я даже пока что не успела произнести до конца свою подготовленную речь, а уже потерпела первое фиаско.
Это плохо.
Вот я добираюсь до верхнего уровня. Я нахожусь на высоте метров в тридцать над землей. Я осторожно выхожу на площадку, и теперь самое главное – не смотреть очень долго вниз. Я твердо ставлю обе ноги и с высоты взираю на толпу.
Я вновь овладеваю их вниманием.
Сжимаю в руке усилитель.
– У меня к вам имеется всего один вопрос. – Мой чистый голос громом проносится над солдатами. – Что хорошего для вас когда-либо сделало Оздоровление?
Их взгляды направлены исключительно на меня. Они слушают.
– Они привыкли платить вам жалкие гроши и обещать прекрасное будущее, которое не наступит для вас никогда. Они разлучили вас с семьями и прогнали людей из их домов, которые тут же сами и разрушили. Они заставляли ваших детей голодать. Они лгали вам снова и снова, заставляя вас идти к ним, вступать в их армию, потому что так вами будет удобнее управлять. Впрочем, у вас не было никакого выбора. Никаких других вариантов. Итак, вы сражаетесь в их войнах, убиваете своих собственных друзей, и все это для того, чтобы вы хоть как-то смогли прокормить своих близких.
Да, теперь все их внимание приковано исключительно ко мне.
– Человек, которому вы позволили возглавить страну, – трус, – продолжаю я. – Он слабак, который боится даже показать свое лицо. Он приучил вас съеживаться в страхе только лишь при произнесении его фамилии!
– Может быть, конечно, вам не представлялся случай встретиться с ним, – говорю я. – А я его видела. И никакого впечатления он на меня не произвел, между прочим.
Я не верю в то, что еще никто даже не попытался выстрелить в меня. Правда, предполагается, что они обезоружены. Но у некоторых обязательно должны быть при себе пистолеты. Тем не менее выстрелов пока что не было.
– Присоединяйтесь к новому сопротивлению, – бросаю я призыв в толпу. – Нас большинство, и вместе мы выстоим. Или вы предпочитаете жить вот так, по-старому? – Я жестом указываю на мрачные жилые кварталы вдалеке. – Вы хотите голодать и дальше? И все потому, что они будут продолжать так же сладко лгать вам? А они будут это делать, не сомневайтесь! Но я скажу вам вот что: наш мир еще можно починить. Его вполне можно спасти. Мы можем стать своей собственной армией. Присоединяйтесь ко мне. И я вам обещаю, что все изменится.
– Каким образом? – выкрикивает кто-то. – Как вы можете обещать нечто подобное?
– Меня Оздоровление не запугало, – поясняю я. – И у меня имеется больше силы, чем вы даже можете себе представить. У меня есть такая сила, противостоять которой не сможет даже Верховный главнокомандующий.
– Мы уже знаем, на что ты способна! – раздается еще один выкрик. – Однако тебя это не спасло!
– Нет, – возражаю я. – Вы не знаете, на что я способна. Вы этого себе не представляете.
Я вытягиваю руки вперед, ладонями в направлении толпы, и пытаюсь определить середину. Потом я начинаю сосредотачиваться.
«Почувствуй свою силу, – как-то раз сказал мне Кенджи. – Она является частью самой тебя, частью твоего тела и разума. Она будет слушаться тебя, если ты только научишься ею управлять».
Я уверенно ощущаю, что твердо стою на платформе.
Потом я застываю на месте.
И раздвигаю толпу на две части.
Очень медленно.
Я концентрирую энергию так, чтобы она распознавала отдельные тела, осторожно обволакивала их, не причиняя вреда, и постепенно оттаскивала по разные стороны. Иначе, если это делать быстро, некоторых людей, попавших на мою условную границу, можно разорвать пополам. Энергия чувствует каждого солдата, как если бы я ощупывала их пальцами, находит идеальный центр и раздвигает на две части. Они удивленно смотрят друг на друга, не в состоянии понять, почему не могут сопротивляться этим невидимым стенам, отделяющим одну часть солдат от другой.
Как только граница определена, я начинаю разводить руки в стороны.
Я тяну их за своими руками.
Солдаты невольно пятятся. Половина налево, половина направо. Не так сильно, чтобы при этом повредить себе что-либо, но достаточно энергично, чтобы напугаться непонятного процесса. Вот теперь они могут прочувствовать ту силу, о которой я только что говорила. Но я хочу, чтобы они знали, что это далеко не все, что мне приходится сдерживать себя, да еще как!