– Да…
– Знай я об этом в тот день, многих смертей удалось бы избежать. – Женщина горько улыбнулась и покачала головой. – Этот артефакт – ценнейший в мире. И старейший. Старше его лишь вечные горы… Я даже думаю иногда, что он наделен собственным разумом.
– Вуаль… волшебная? – спросила Эмли.
– В привычных тебе понятиях – да, полагаю, и так можно сказать. Ее волокна некогда составляли скорлупу, из которой, как бабочки из куколки, выходили новые отражения. Но однажды скорлупа была разбита, расколота вдребезги… Это случилось пятьсот лет назад. Мы очень долго искали способ собрать фрагменты и соткать из них единое целое. С тех пор скорлупа рождений должным образом не работала, но когда-нибудь мы это обязательно поправим.
Она улыбнулась Эм, встала и снова облачилась в вуаль.
Как по команде, во дворик строевым шагом вошли воины Тысячи. Чернобородый предводитель оглядел столпившихся солдат. Его взгляд ненадолго задержался на Индаро и Фелле. Потом он тихо обратился к архивестнице.
– Я должна переговорить с советниками, – сказала она. – Нам следует многое обсудить.
– Что же теперь, государыня? – спросил Фелл. – Ты собираешься сдать Город?
Казалось, она не хотела отвечать, и он добавил:
– Марцелл вроде упоминал, что уцелевшие Высшие спустятся со Щита и продолжат сражаться.
Архивестница как-то по-старушечьи играла с вуалью.
– Фелл, не искушал бы ты меня, – мягко проговорила она.
– Мы ввязались в эту битву, чтобы прекратить войну! – Он не сдержал гнева. – И мы не позволим, чтобы эта цель была предана!
– Ты с кем вообще разговариваешь? – осведомилась она.
И словно бы внезапно стала выше ростом, а глаза полыхнули таким черным могуществом, что Фелла едва не отбросило прочь. Воздух во дворике затрещал, словно от грозового разряда, внезапное сияние ослепило глаза.
– Да как смеешь ты говорить о предательстве! Вы сами – предатели и до сих пор живы только потому, что таков мой каприз!
Проморгавшись, Фелл обнаружил, что розы во дворике увяли и почернели. Среди белых колонн метался ледяной ветер, и под его дыханием недавние цветы развеивались пылью. Он услышал сперва детский плач, полный страха, потом – стон. Индаро! Ее раны открылись заново. Фелл бросился к ней.
Архивестница между тем снова уселась. И выглядела опять так, какой он ее помнил. Великолепная немолодая дама в бледно-голубых одеяниях…
– Сегодняшнюю битву ты выиграл, – негромко проговорила она. – Ареон с Марцеллом мертвы. Я – не воин, у меня нет желания продлевать бойню. Высшие не возьмутся за оружие, за этим я присмотрю. Но и Город врагам не сдастся.
– Драться ты не желаешь, но и Город не сдашь, – ровным голосом повторил Фелл.
– Я последую вековому примеру всех женщин: согнусь, как тростинка, на ветрах истории.
«Вот лгунья! – подумал Фелл. – Ты безжалостно заставишь других исполнять твою волю… Впрочем, как и всегда».
– Тысячи и тысячи лет назад, – проговорила архивестница так тихо, что звук ее голоса едва колебал воздух, – в краю, называвшемся Кумэй, жила-была одна женщина, предсказательница и колдунья. Ее слава привлекла внимание свыше. А боги в те времена, как и теперь, могли быть и капризными, и жестокими, и все это одновременно. И вот как-то раз на восходе этой женщине явился бог солнца. Он повел почтительную речь, сказал, что на него произвела глубокое впечатление ее мудрость, и предложил исполнить любое ее желание. Наклонившись, она зачерпнула горсть песка и попросила дать ей столько лет жизни, сколько песчинок в этой горсти. Он согласился, с удовлетворением убедившись, что женщина оказалась далеко не так мудра, как он было решил. Она не попросила для себя вечной молодости, а значит, обречена была на увядание, все более болезненное по ходу столетий…
Фелл молча гадал, следовало ли понимать эти слова как мольбу о понимании. Но, как и с Марцеллом под конец их общения, сам он чувствовал лишь неприязнь.
– Идем со мной, Эмли. – Архивестница же поднялась и обратилась к девушке. – Я прослежу, чтобы твоему брату была оказана должная помощь. Дол Салида, прими мою благодарность; ты славно потрудился сегодня. Теперь у меня для тебя иное задание… – И она плавной походкой направилась прочь.
Солдаты, размеренно топая, последовали за ней. Наконец возле тела почившего полководца остались только Фелл с Индаро да Броглан.
– Знал бы Шаскара, – сказал Фелл, – что он погиб по ходу игры, затеянной этой женщиной…
– Мы – солдаты, – не без прежней жизнерадостности ответил Броглан. – Мы всегда пешки в чьей-то игре… Как бы то ни было, мы живы, а император убит. Все по плану. Значит, сегодня был хороший день. – Потом он посмотрел на Индаро, и улыбка его угасла. – Куда направишься, Рыжик?
– Не знаю.
– Тебе бы к лекарю для начала…
– Времени нет. – Она устало покачала головой. – К рассвету я должна быть как можно дальше от Города.
Фелл взял ее руку. Ладошка была такая маленькая, под слоем крови и грязи – сплошные мозоли… Он поднес эту руку к губам и поцеловал.
– К рассвету, – сказал он, – нас обоих тут не будет.
* * *
Внутри кареты, прыгавшей на ухабах, было сущее пиршество цвета. На стенках, на потолке – мягкие переливы голубого, зеленого, розового. Эмли столько времени провела в темноте, что начала уже забывать о существовании красок. Совсем рядом с ней нарисованная лошадь рысила через поле на фоне заката. Девушка обвела пальцем лошадку, осязая каждый мазок кисти, выводившей бойко вскинутый хвост…
Покосившись на старую женщину, которая вроде бы спала, Эмли сбросила сапожки и с ногами забралась на сиденье. Какой восторг был чувствовать подошвами что-то мягкое, похожее на кроличий мех…
Элайджа лежал напротив. Он пребывал далеко от этого мира: зелье под названием лурас навеяло ему глубокий, исцеляющий сон. Его рука была вправлена и заключена в лубок. Добрый и серьезный человек, сделавший это, сказал Эмли, что все срастется как надо, ведь ее брат очень молод.
А потом появилась архивестница и в третий раз задала тот же вопрос: «Позволишь ли ты мне о себе позаботиться, Эмли?» И в этот раз Эмли с благодарностью ответила «да». Ее отец умер; легко ли юной женщине в Городе, полном солдат? Да и о брате нужно было подумать… Что-то в ней еще тянулось к Эвану, но практичность, напоминавшая, что защитник из воина ненадежный, давно взяла верх. Она примет помощь архивестницы и будет за нее благодарна…
И вот они ехали через Город в карете, запряженной шестериком, сопровождаемые всадниками сзади и спереди. Они направлялись на восток, к высокой горе, именовавшейся Щитом Свободы. Эм высунула голову из окошка. До этой части Города наводнение не добралось, здесь не было разрушений. Люди торопились мимо, неся пожитки: пешком, на осликах, на старых тележках. Многие оглядывались на императорскую карету: одни с ужасом, другие завистливо. Эмли решила про себя, что люди покидали наполовину захваченный Город. Во всяком случае, двигались они очень целенаправленно. Правда, кто-то – в одну сторону, кто-то – в другую. Общий смысл этих передвижений ускользал от понимания.