Мальчик, как казалось, уверенно, тащил Мейлин за собой по переулкам, но она не могла удержаться и поглядывала направо и налево, рассматривала отражения в витринах, искала жучков, пугалась взглядов, которые видела, и тех, что не видела.
В начале погони она подумывала просто позвать на помощь. Когда на их участок прибыл отряд полиции и стал расспрашивать Мейлин о Сянбине и загадочном светящемся камне, инспектор Ву сочувствовала и вела себя профессионально. Тот самый камень, о котором она расспрашивала, вероятно, нужен и преследователям Мейлин.
Неплохо бы позвонить инспектору… но тут Мейлин поняла, что сделать это будет не просто. Мальчик выбросил ее новые очки – действительно, по ним ее легко выследить, – прежде чем повести за собой зигзагами проулков, ныряя из-под одного навеса над витриной к другому. Но нет ли другого способа обратиться в полицию? Может, остановить первого встречного и попросить сделать это для нее?
Или – поняла она, когда уже было поздно, – разве нельзя встать перед первым попавшимся уличным светофором или столбом линии электропередачи и сказать: «Хочу сообщить о деле государственной важности»?
Но нет. Мейлин не хотелось оказаться между влиятельными группами. Что, если это схватка между двумя фракциями в правительстве или внутри аристократии? Такое происходит все время, а когда сражаются драконы, крестьянам лучше убраться с их дороги.
Кажется, мальчик с бегающими глазами именно это и помогает ей сделать.
Вначале он провел ее через черный ход ресторана для туристов, потом через полную пара и ароматов кухню. Почти никто из поваров не обратил на них внимания, хотя один о чем-то спросил, когда они нырнули в кладовку, потом на склад и на погрузочную площадку, откуда лестница вела к мостику в соседний квартал. Затем они прошли через фабрику, где производили игрушки, продававшиеся в соседнем парке видеоигр.
Оказавшись на просторном чердаке, Мейлин не сразу поняла, что там происходит. Множество рабочих в специальных костюмах ходили и изображали какие-то действия – что-то вроде непонятной агрессивной деятельности, причем эта деятельность отображалась на стоящих поблизости голоэкранах. Судя по их действиям, эти люди что-то хватали в воздухе, перемещали пустоту, не объекты – или необъекты. Мейлин решила: здесь что-то строят. Но что? И только пройдя почти все помещение, стараясь не отстать от проводника, Мейлин посмотрела на большой дисплей и поняла. Эти люди строят молекулы! Атом за атомом!
Мейлин слышала о таком. Где-то – может быть, в стеклянных башнях за городом, или в детской у богатого бразильца, или в африканском университете – стоит настольная машина, создающая прототипы; она переводит фантазии в нечто совершенно новое. Но не со всеми типами проблем дизайна могут справиться программы. Есть кое-что, с чем рабочие, уже миллионы лет обладающие стереоскопическим зрением и осязанием, справляются лучше – и дешевле, – чем ир.
Еще один шаткий мостик, еще одна фабрика – на этой делали шляпы с мозаичным изображением взлетающих ракетных кораблей, украшенных китайскими флагами, – позволила им выйти на третий этаж шоссе, по сторонам которого располагались офисы: адвоката, специалиста по зубным имплантатам, хирурга-биоскульптора…
«Он избегает уличных камер», – поняла Мейлин. Хотя, конечно, внутри тоже есть камеры. Но добраться до них посторонним через Сетку трудней. Согласно Великому Договору даже государство должно просить разрешения использовать их – или получить судебный ордер. А на это может уйти несколько минут.
Они бегом спустились по очередному шаткому мостику и влетели в занавешенную нишу магазина секонд-хенд, где продавали одежду профсоюзным рабочим низших разрядов. Быстро проходя мимо полок, мальчик вскоре набрал целую охапку и протянул ее Мейлин. Она узнала костюм лицензированной няни – члена Гильдии заботы о детях.
«Хороший выбор, – подумала она. – Никто не обратит внимание на то, что я несу маленького Сяоена. Однако если я заплачу за это, пусть наличными, регистратор покупки сфотографирует мое лицо и поместит в Сеть, и тогда все наши попытки спрятаться окажутся бесполезными».
Но она тут же получила ответ. Присев в угол, Мейлин покормила ребенка, а мальчик тем временем проверил костюм с помощью небольшого устройства и искусно вынул из него несколько идентификационных чипов.
– Всякий может их найти, – сказал он шепотом, кончиками пальцев совершая какие-то манипуляции, прежде чем поместить почти невидимые чипы туда, откуда достал. – Другое дело – завести их. Провести. Занести.
Мейлин не поняла. Похоже, мальчик упрощает кражу из магазина – а это почти невозможно.
Мальчик снова на мгновение взглянул Мейлин в глаза и коротко улыбнулся; улыбка казалась натянутой, болезненной, но тем не менее дружеской: похоже, для него посмотреть кому-то в глаза – почти героический поступок.
– Матушка должна верить Ма Имину.
Это имя можно было истолковать как «единственная подлинная лошадь», где «ма», или «лошадь», традиционно символизирует большую силу. Шанхайцы особенно любят положительные, утвердительные имена, носитель которых считается уверенным в себе и преуспевающим, выделяющимся из толпы, героем, не знающим преград. Мейлин это показалось иронией.
– Хорошо… Имин, – ответила она. По крайней мере эта часть имени означала «люди, народ». Снова ирония? – Я тебе верю, – добавила она и тут же поняла, что сказала правду.
Маленький Сяоен тихо захныкал, когда его отняли от груди, потому что Мейлин решила, что он наелся. Но когда она переодевала ребенка, тот не плакал. Потом сама Мейлин спряталась в соседней нише, чтобы переодеться. Тем временем Имин занялся ее рваной старой одеждой. Но зачем? Они ведь все равно ее бросят.
Скрепляя застежки, уверенная, что все это плохо кончится, Мейлин нервно выглядывала из-за занавески. И конечно, когда она вышла, одетая в новый накрахмаленный костюм няни, один из продавцов посмотрел на нее и направился к ней.
– Эй ты, я тебя не видел…
В этот миг, когда сердце у Мейлин отчаянно заколотилось, с другой стороны магазина донесся грохот. Рослый широкоплечий мужчина – уборщик – пятился от манекена, защищаясь шваброй, а манекен шипел и пищал, размахивая пластиковыми руками, и бросал в уборщика свитера, брюки и рубашки. Все продавцы побежали туда… а маленький мальчик-аутист сказал:
– Матушка переоделась. Теперь новое лицо.
Он вывел Мейлин через черный ход, и они оказались в узкой щели между магазином и улицей; с улицы их не было видно. Мальчик знаком попросил ее нагнуться. Достав какую-то ручку, мальчик левой рукой схватил Мейлин за шею – эта рука оказалась невероятно сильной – и нанес несколько быстрых штрихов. А когда отпустил, Мейлин отпрянула со вздохом, в котором смешались гнев и оскорбленная гордость.
– Как ты смеешь… – начала она. И осеклась, увидев свое лицо в зеркале кабинки для переодевания. Он провел всего с десяток линий. Впечатление от них складывалось странное и шутовское – если смотреть в упор. Но кто на улице так глазеет на людей? Когда Мейлин самую чуточку отвела взгляд, произошла чудесная перемена. Она увидела женщину лет на двадцать старше, с худыми щеками и низким лбом… с торчащим подбородком, курносым носом и близко посаженными глазами.