Однако тут император-экстраверт умер. Его наследник приказал прекратить торговлю и объявил океанские корабли вне закона. Все это было частью древнего цикла. Эра просвещения, как при династии Сун, сменилась долгим периодом вынужденного конформизма. Еще до того как Вильгельм Завоеватель высадился в Гастингсе, печи и плавильни Хенаня производили ежегодно сотни тысяч тонн железа! А потом вдруг все это прекратилось до двадцатого века.
Часто в этом виноваты даже не экономика или политика, а каприз сверхконсервативной элиты, которая предпочитает стабильность суете перемен. Особенно перемен, угрожающих положению элиты, ее власти.
Если проводить отречение последовательно и старательно, оно может затронуть даже память. В нашем примере вместе с кораблями были сожжены записи и навигационные карты Чжэна Хэ. Южную границу Китая укрепили и превратили в ничейную землю. Когда в восемнадцатом веке путешественники удивляли императорский двор механическими часами и прочими чудесами, не многие ученые цитировали запрещенные тексты, говоря: «О да, и у нас такое было. Когда-то».
Повторяется ли история? После недавних периодов ревностной модернизации, поразивших весь мир амбициозными достижениями, повернет ли народ хань снова внутрь? Признаки экономии, сокращения всегда наблюдаются в поколениях, где мало молодежи, особенно женщин. Потом этот ужасный удар – злополучная космическая миссия, названная (иронически, как выяснилось) именем адмирала Чжэна Хэ.
Как кажется, отречение обладает странной притягательностью. Но присоединится ли сейчас к нему, отказавшись от перемен, весь мир? Отречется ли от прогресса во имя стабильности? Противники технического прогресса считают древнекитайский образец ролевой моделью, позволяющей вовремя отойти от края пропасти.
Но мы знаем, что всегда есть другая сторона. Сторона, представленная великим Чжэном Хэ и многими ему подобными. Теми, кому хватало воли смотреть вперед.
Из книги Тормейса Анубис-Фейджела «Откровенное движение»
Иногда Хэмиш жалел, что не склонен постоянно носить очки, как молодые ничтожества, подростки и двадцатилетние, сканирующие одновременно десятки направлений, жонглирующие таким количеством одновременно отслеживаемых действий и измерений, что буквально шла кругом голова. Это объясняет, почему некоторые переключаются на умные новые контактные линзы, почти незаметные – за исключением того, как нервно мечется по сторонам взгляд пользователя, который бродит по ионосфере, прослеживая миллионы параллелей, но в то же время как будто живет здесь и сейчас.
С другой стороны, разве исследования не показывают, как резко падает умение сосредоточиваться от такого постоянного распыления внимания? В конце концов, сокращение ПС – «постоянно спрашивающий» – можно расшифровать и как «пустой». Те же исследования показывают, что старомодное умение сфокусировать внимание дорогого стоит…
…особенно когда произносишь речь. Еще одна причина, почему Хэмиш по-прежнему обходится невооруженным взглядом; у него есть только серьги, позволяющие принимать самые важные сообщения. Бдительный благодаря опыту и сосредоточенный на реальном мире, он изучал публику перед собой, тщательно отслеживая реакцию.
Конечно, зал был трудный. Вообще-то Хэмиш и не надеялся разубедить этих экстропистов, сторонников технологического будущего и (возможно) будущих мафусаилов. Его настоящая публика появится позже, когда Тенскватава напечатает сокращенную версию этого выступления, чтобы ознакомить с ней членов Движения и тем укрепить их решимость и волю.
Он взглянул на часы на кафедре. Пора закругляться.
– Послушайте, я не собираюсь просить, чтобы вы, учившиеся у боготворцев, изменили свои программы или отказались от своих мечтаний. Утописты и трансценденталисты всегда были с нами. Иногда их неудовлетворенность действительно оказывалась ценной и приводила к чему-то новому и полезному.
Но гораздо чаще блаженные и счастливые обещания не выполняются. Уверенность оказывается иллюзорной, а побочные эффекты перевешивают все преимущества. Религия, проповедующая любовь, впадает в одержимость ненавистью. Отрасли промышленности, обещающие обеспечить процветание, отравляют планету. И инноваторы, предлагающие какой-нибудь замечательный план спасения человечества, торопятся чуть шире открыть ящик Пандоры независимо от того, согласны ли с этим остальные.
Сегодня предложены десятки – сотни – планов, и их сторонники утверждают, что 90 или больше процентов за то, что не может случиться ничего плохого.
План распространить в стратосфере пыль и тем самым прекратить глобальное потепление – наоборот, снизить температуру, – вероятно, не приведет к своей противоположности и не будет иметь побочных вредных последствий.
Суперколлайдер, способный создавать черные микродыры, тоже, вероятно, не вреден.
Радиопослания, возгласы «здравствуйте!», отправленные в Галактику, создают ничтожную вероятность того, что привлекут нежелательное злобное внимание.
Распространение удобрений в обширных «пустынных» районах океана лишь увеличит количество рыбы и сократит процент СО2 и почти не грозит вредными последствиями.
Предосторожности несомненно помешают какому-нибудь рассерженному подростку использовать домашнюю установку для манипулирования генами, чтобы выпустить на свободу очередную эпидемию… список можно продолжать бесконечно…
…да, я вижу, что многие из вас улыбаются, потому что о большинстве этих неудачных новшеств я писал страшилки! Продаются они как горячие пирожки, и фильмы из них делают охотно. Ну за исключением «Рыбалки смерти». Признаю, это неудача.
Снова напряженный смех. Хэмиш почувствовал себя увереннее.
– Но вот что главное, – продолжил он. – Предположим, мы испробуем сотню честолюбивых проектов. Каждый из них обещает, что на девяносто процентов все пройдет хорошо. Попробуйте умножить девять десятых на девять десятых, на девять десятых, и так сто раз. Каков общий процент того, что произойдет нечто ужасное? Почти ноль.
Хэмиш замолчал в наступившей тишине.
Именно этот момент Ригглз выбрал, чтобы направить узкий конус звука в левую серьгу, отчего барабанная перепонка Хэмиша задрожала.
«Оставьте время на вопросы, – подсказал Хэмишу его цифровой помощник. – И еще я просканировал толпу и заметил Бетсби».
Хэмиш вопросительно хмыкнул. Ригглз ответил:
«Второй ряд сразу справа и сзади от женщины-репортера из «Медиакор», в больших очках. Он отпустил бороду. Но это он».
Хэмиш старался не смотреть в ту сторону слишком явно, машинально продолжая говорить:
– Я знаю: многие из вас считают меня луддитом, троглодитом и даже параноиком! Я рассмотрю это мнение. Если позволят голоса в голове.
Снова одобрительный смех в толпе. Шутка в свой адрес – лучший способ вернуть внимание публики, после того как бросил ей вызов. Но на этот раз шутка вышла поверхностной: Хэмиш смотрел на человека, отравившего сенатора Стронга. Русые волосы с вкраплениями седины. Тонкие очки, способные давать только надписи-заголовки, но не полное погружение в вир. А может, это просто старомодные стеклянные очки. Ретро может иногда выглядеть современным, и наоборот.