Капитан Немо вернулся на борт «Наутилуса». Консель и я оставались на берегу до пяти часов, исследуя берег. Но ничего интересного не нашли, если не считать яйца пингвина, которое привлекло наше внимание своей необычайной величиной. Окрашенное в синий цвет и разрисованное какими-то, похожими на иероглифы, полосками и точками, оно представляло собой курьезную безделушку, за которую любитель не пожалел бы заплатить и тысячу франков. Я вручил это яйцо Конселю; мои осторожный помощник понес его, как бесценный китайский фарфор, и благополучно доставил на борт «Наутилуса», где оно нашло свое место в одной из витрин музея.
Я с большим аппетитом съел за обедом кусок тюленьей печенки, напоминающей по вкусу свинину, и затем улегся спать, не забыв, как индусы-солнцепоклонники, призвать дневное светило милостиво выглянуть завтра в полдень.
На следующий день, 21 марта, когда в пять часов утра я поднялся на палубу, капитан Немо был уже там.
— Погода как будто проясняется, — сказал он мне. — Я начинаю надеяться. После завтрака мы поедем на берег и выберем там удобный пункт для наблюдения.
Договорившись с капитаном, я пошел к Неду Ленду. Мне хотелось пригласить его сойти на берег. Но упрямый канадец наотрез отказался. Я заметил, что он день ото дня становится все более мрачным и раздражительным. Впрочем, на этот раз меня не огорчило его упрямство: на берегу было слишком много тюленей и не следовало подвергать напрасному искушению этого нераскаявшегося грешника.
После завтрака я поехал на берег: «Наутилус» ночью подался еще на несколько миль к югу. Он стоял теперь в открытом море, в четырех километрах от берега, над которым возвышался острый пик высотой в четыреста-пятьсот метров. В шлюпке, кроме меня, находились капитан Немо и два матроса из команды «Наутилуса». Капитан захватил с собой несложные приборы для наблюдений: хронометр, подзорную трубу и барометр.
через восемь дней под 64°40' — остров Кларнс. В 1838 году англичанин Уилькс, идя вдоль сотого меридиана, достиг 69° широты. В 1839 году англичанин Баллени открыл острова, названные его именем. Двенадцатого января 1842 года англичанин Джемс Рос, стоявший во главе экспедиции на «Эребусе» и «Терроре», под 76°56' широты и 171°7' восточной долготы открыл землю Виктории; двадцать третьего числа того же месяца он достиг семьдесят четвертой параллели, пробравшись на юг дальше, чем кто-либо из его предшественников: двадцать седьмого января он был на 76°8', двадцать восьмого — на 77°32', второго февраля — на 78°4'. В 1842 году Рос вернулся в Антарктику, но не смог подняться выше 71° широты. Наконец, я, капитан Немо, сего двадцать первого марта 1868 года достиг южного полюса, или 90° южной широты, и вступил во владение этой частью земного шара.
— От чьего имени вы вступаете во владение, этим материком, капитан?
— От своего собственного, господин профессор!
И с этими словами он развернул большое черное знамя с вышитой на нем золотом буквой «Н» и, повернувшись лицом к дневному светилу, последние лучи которого еще освещали горизонт, воскликнул:
— Прощай, солнце! Исчезни, сияющее светило! Окунись в это свободное море и покрой на шесть месяцев ночной тенью мое новое владение!
На следующий день, 22 марта, в шесть часов утра, на «Наутилусе» начали готовиться к обратному походу. Последний отблеск сумерок таял в ночном мраке. Холод был довольно чувствительным. Созвездия поразительно ярко сверкали на небе. В зените сиял ослепительный Южный крест, одна из звезд которого играет в южном полушарии роль Полярной звезды.
Термометр показывал 12° ниже нуля. Свежий ветер колот лицо. Открытое море у берега покрылось тонкими льдинками, и можно было ожидать с часа на час, что все море замерзнет. Было очевидно, что в продолжение шестимесячной ночи южный приполярный бассейн становится совершенно недоступным. Что делали в это время киты? Вероятней всего, они уплывали подо льдами в незамерзающие моря. Тюлени же и моржи, привыкшие к сильным морозам, оставались в этом царстве льда. Эти животные умеют делать проруби в ледяных полях и не дают им затянуться льдом. Через эти проруби они дышат. Когда птицы, изгнанные холодами, перелетают на север, в более теплые края, моржи и тюлени остаются безраздельными хозяевами полярного материка.
Между тем «Наутилус» заполнил резервуары водой и медленно стал погружаться в воду. На глубине в тысячу футов пинт его начал работать, и корабль поплыл к северу со скоростью пятнадцати миль в час. К вечеру мы находились уже под огромным сводом сплошных льдов.
Из осторожности — «Наутилус» мог неожиданно наткнуться па какую-нибудь пловучую льдину — окна салона были наглухо закрыты ставнями. Поэтому я посвятил целый день приведению в порядок своих записей. Я весь погрузился в воспоминания о полюсе.
Мы достигли этой неприступнейшей точки земного шара без усталости, с полным комфортом, словно наш пловучий вагон скользнул туда по рельсам железной дороги.
Теперь мы с теми же удобствами пустились в обратный путь. Ждут ли нас на этом пути новые чудеса? Я был почти уверен в этом — так неистощима сокровищница моря!
В продолжении пяти с половиной месяцев, истекших с того момента, как случай забросил нас на борт подводного судна, мы прошли четырнадцать тысяч лье, или пятьдесят шесть тысяч километров, и сколько чудесных, неожиданных и страшных приключений выпало на нашу долю на этом пути, превышающем почти в полтора раза длину земного экватора!
Всю ночь меня осаждали видения, ни на секунду не давая сомкнуть воспаленные веки. Я вспоминал охоту в подводных лесах у острова Креспо, вынужденную стоянку в Торресовом проливе, коралловое кладбище на дне океана, цейлонские жемчужные отмели, Аравийский туннель, золотые россыпи бухты Виго, Атлантиду, южный полюс…
В три часа утра я был разбужен сильным толчком. Я сел в постели и стал напряженно вслушиваться, как вдруг резкий крен «Наутилуса» вышвырнул меня из постели на пол, на середину каюты.
Держась за стенки, я добрался до салона. Вся мебель в нем сдвинулась с места и валялась на полу. К счастью, витрины были накрепко прибиты, и коллекции не пострадали. Привешенные к штирбортной стенке картины были словно приклеены к обивке стен, тогда как на бакборте нижний край их на целый фут отставал от борта. «Наутилус» накренился на штирборт и лежал совершенно неподвижно.
В коридорах послышался шум шагов и смутный гул голосов. Но капитан Немо не показался. В ту минуту, когда я собирался уже выйти из салона, в него вошли Нед Ленд и Консель.
— Что случилось? — тотчас же спросил я их.
— Я пришел спросить об этом хозяина, — ответил Консель.
— Тысяча чертей! — воскликнул канадец. — Я знаю, что случилось! «Наутилус» сел на мель, и, если судить по его крену, прочней, чем в прошлый раз, в Торресовом проливе.
— Но, по крайней мере, мы уже на поверхности моря? — спросил я.