— “Ромео, как мне жаль, что ты Ромео…” — дурацким голосом начала тетушка.
— Нет, уж скорее леди Макбет…
— Правильно, — с готовностью согласилась Серафима. — Некоторая стервозность никогда не помешает.
По дороге Саше были даны необходимые инструкции с учетом нашего сценария, он выслушал их очень внимательно и кивнул. Стало ясно, что он проникся и сделает все возможное. А я начала нервничать, как перед выходом на сцену. Свернули к церкви.
— Он здесь, — неожиданно серьезно сказал Владимир Петрович, как видно, и его зацепило.
Я увидела вишневую “восьмерку” возле ограды и силуэт мужчины на переднем сиденье.
— Надеюсь, он не спит, — сказала я сердито и торопливо перекрестилась.
Дальше было вот что: “мечта бандита”, громко заскрипев тормозами, встала метрах в десяти от “восьмерки”, Саша выскочил из машины и распахнул мою дверь, при этом поклонился и вроде бы даже каблуками щелкнул. Я, как было задумано, возникла и направилась к церкви, не обращая внимания на остальных. Остальные, то есть тетка Серафима и Владимир Петрович, малость замешкались, потому что перед ними дверь никто не распахивал и каблуками не щелкал, и теперь меня догоняли. Несколько суетливо. Я сосредоточилась на лестнице: подъем должен выглядеть величественно, второго дубля не будет. Тут я вспомнила парня в приемной Ильи Сергеевича и поправила шарф. Носовой платок, зажатый в руке, упал на ступеньки. Остановиться — значит сбиться с ритма, я пошла дальше, боковым зрением усмотрев, как Владимир Петрович торопливо нагнулся. Обогнав меня на последней ступени, он распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Народу для воскресной службы было немного. Мы встали в сторонке и замерли.
— Он видел, — зашипела Серафима с избытком энтузиазма. — Глаза чуть не выскочили…
— Его доконала “мечта бандита”, — съязвила я.
— А вот и нет.
— Жена Циркача, — шепнул Владимир Петрович. — Вон там, слева, ставит свечи.
Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она отвернулась.
— Каким взглядом одарила, — зашипела тетушка. — Правду говорят: сердце-вещун.
— Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви разговаривать неприлично.
Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу, верный друг слабо дернулся.
— Стоп, — сказала я. — Не сразу. Выждав минут десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей “восьмерки” и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче всех. Чему и радовался негр Саша, вообще понять не — возможно.
Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:
— Слопал наживочку, что б мне про — и пасть.
— Это было классно, — влез Владимир Петрович и пожал мне руку. — Мои поздравления.
— Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя ждал, — усмехнулась Серафима, — хотел еще раз увидеть.
— А вы правда актриса? — спросил Саша.
— Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.
— А Циркач про вас спрашивал.
— Что? — в три голоса спросили мы.
— Спросил, кто такая.
— Вот так подошел и спросил? — нахмурилась Серафима.
— Конечно. Я ж его давно знаю, в “качалку” вместе ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса. Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.
— Молодец, — похвалила тетушка. — Еще что-нибудь говорил?
— Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика — и добавил: правда, красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…
Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, а меня терзали смутные сомнения.
Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, а с мужской половиной команды — Я продолжала терзаться. После обеда меня потянуло в Италию.
— Тетка Серафима, — сказала с легкой тоской. — А что с нашим отпуском?
— А чего с ним такого особенного? Отдыхаем.
— А как же Италия?
— Временно накрылась. Но, если мы здесь быстренько разберемся, имеем шанс передохнуть в Венеции.
Такая наглость меня разозлила.
— Не представляю, как мы можем разобраться “быстренько”. Пока мы ни на шаг не продвинулись.
— Как это? — возмутилась тетушка. — Да у него глаза на лоб вылезли.
— Подумаешь, глаза… И вообще, по-моему, мы переборщили. Он простой парень, а мы со своим реквизитом его скорее всего напугали. Он не пойдет на контакт.
— Ты эту публику не знаешь, — усмехнулась Серафима. — Для них самое лучшее не достаточно хорошо, можешь мне поверить.
— Нет, — покачала я головой. — И потом, эта женщина… — Что за женщина? — насторожилась Серафима. — Его жена…
— Вот только этого не надо, — начала свирепеть тетушка. — Давай мыслить шире. Всю эту кашу заварили они, а не я.
— Не усматриваю логики. Циркач кашу не заваривал, а его жена тем более.
Бандит он или нет, а лезть в его жизнь порядочное свинство.
— Знаешь, что настоящее свинство? Волновать свою измученную тетку. Хочешь, чтобы я на старости лет без копейки осталась, по вокзалам мыкалась?! — Она вроде бы собралась реветь, я испугалась и стала мыслить шире.