— Эрих, с чего бы мне выдумывать? — Дженни прикусила губу. — Как там девочки?
— Хорошо.
— Дай мне поговорить с ними.
— Они очень устали. Я уложил их спать. Ты сегодня прелестно выглядела, Дженни.
«Я сегодня прелестно выглядела».Ее начало колотить.
— Да, я там был. Смотрел в окно. Ты должна была догадаться, что я рядом. Если бы ты любила меня, то догадалась бы.
Дженни разглядывала хрустальную вазу, призрачно-зеленоватую в темноте.
— Почему ты не вошел?
— Не хотел. Я просто хотел удостовериться, что ты еще ждешь меня.
— Я жду тебя, Эрих, и жду девочек. Если не хочешь быть здесь, то разреши мне приехать к вам.
— Нет... еще нет. Дженни, ты сейчас в постели?
— Да, конечно.
— В какой ты сорочке?
— В той, которая тебе нравится. Я часто ее надеваю.
— Может, мне стоило остаться...
— Может. Мне жаль, что ты не остался.
Молчание. В трубке слышался шум машин. Должно быть, он все время звонит из одного и того же телефона-автомата. Он был за окном.
— Ты не сказала пастору, что я злюсь на тебя?
— Конечно, нет. Он знает, как сильно мы любим друг друга.
— Дженни, я звонил Марку, но было занято. Ты с ним говорила?
— Нет.
— Ты правда говорила с Барстромом?
— Можешь позвонить ему сам и спросить.
— Нет. Я тебе верю. Дженни, я постараюсь все же дозвониться до Марка. Я только что вспомнил. У него моя книга. Хочу ее вернуть. Ее место - на третьей полке библиотеки, четвертая справа.
Голос Эриха менялся, становился хныкающим, капризным. Что-то было в нем...
Дженни снова услышала это - пронзительный крик, который чуть не уничтожил ее своими обвинениями:
— Марк - твой новый дружок? Он любит плавать? Шлюха. Убирайся из постели Каролины. Сейчас же убирайся.
Щелчок. Затем тишина и гудок - мягкий безличный гудок в трубке.
Через двадцать минут позвонил шериф Гундерсон:
— Дженни, телефонная компания частично отследила звонок. Мы знаем, из какого района он звонил. Где-то около Дулута.
Дулут. Северная часть штата. Почти шесть часов езды на машине. Это значит, что, если Эрих остановился там, он выехал в середине дня, чтобы в восемь часов смотреть в окно.
Кто был с детьми в его отсутствие? Или он оставил девочек одних? Или их уже нет в живых? Дженни не разговаривала с ними с шестнадцатого февраля, почти две недели.
— Он безумен, — невыразительно произнесла она.
Шериф не стал впустую ободрять ее.
— Да, думаю, так и есть.
— Что вы можете сделать?
— Хотите, чтобы мы предали дело огласке? Сообщили на телевидение и в газеты?
— Господи, нет. Этим мы подпишем смертный приговор девочкам.
— Тогда район Дулута прочешет специальная команда. И мы хотим оставить полицейского у вас в доме. Ваша жизнь тоже может быть в опасности.
— Ни в коем случае. Он узнает.
Почти полночь. Скоро 28 февраля перейдет в 1 марта. Дженни вспомнила свое детское суеверие: если в последнюю ночь месяца, засыпая, скажешь «заяц, заяц», а утром первого дня месяца проснешься, говоря «кролик, кролик», твое желание сбудется. Бывало, Дженни с Наной устраивали из этого игру.
— Заяц, заяц, — громко сказала Дженни в тишину комнаты, повысила голос: — Заяц, заяц. — И пронзительно закричала: — Заяц, заяц, мне нужны мои дети! — Всхлипывая, она упала обратно на подушку. — Мне нужна Бет, мне нужна Тина.
Утром глаза у Дженни так опухли, что она едва видела. Она с трудом оделась, спустилась вниз, сварила кофе, ополоснула чашку и блюдце. При мысли о еде ее тошнило, а загружать посудомоечную машину одной чашкой с блюдцем не было смысла.
Набросив лыжную куртку, Дженни поспешила на улицу и, обогнув дом, подошла к окну на южной стороне, которое смотрело на жилой угол кухни. Под этим окном на снегу отпечатались следы - они выходили из леса и возвращались туда же. Пока Дженни сидела на кухне, Эрих стоял тут, прижавшись лицом к стеклу, и наблюдал за ней.
В полдень снова позвонил шериф:
— Дженни, я дал прослушать запись разговора доктору Филстрому. Он считает, что нам лучше воспользоваться шансом и предать дело огласке, чтобы найти детей. Но решение за вами.
— Дайте мне подумать.
Дженни хотела посоветоваться с Марком.
В два часа пришла Руни:
— Хочешь, пошьем немного?
— Пожалуй.
Руни устроилась в кресле у печи и достала рукоделье.
— Ну, скоро мы его увидим, — заметила она.
— Его?
— Эриха, разумеется. Знаешь, Каролина же обещала, что на его день рождения всегда будет здесь. Со дня ее смерти Эрих в свой день рождения всегда здесь, уже двадцать шесть лет. В общем, как ты видела его в прошлом году. Просто бродит по округе, словно ищет что.
— И ты думаешь, что в этом году он тоже придет?
— Он еще ни разу не пропустил.
— Руни, помоги мне, пожалуйста, не напоминай никому об этом... Ни Клайду, никому.
Казалось, Руни было приятно, что ее принимают в заговор, и она радостно кивнула:
— Мы просто подождем его, правда, Джен?
Об этом Дженни не могла рассказать даже Марку. Когда он позвонил, чтобы убедить ее разрешить шерифу обратиться в средства массовой информации, она отказалась, но затем пошла на компромисс:
— Дай мне еще неделю, Марк, пожалуйста.
Эта неделя истекает девятого марта. А день рождения Эриха - восьмого.
Он будет здесь восьмого. Дженни была уверена в этом. Если шериф и Марк заподозрят, что Эрих вернется, они могут настоять на том, чтобы устроить на ферме засаду. Но Эрих узнает об этом.
Если девочки еще живы, для Дженни это последняя возможность вернуть их. Какая бы связь с реальностью ни оставалась у Эриха, он ее терял.
Всю неделю Дженни провела почти в трансе, каждая ее мысль была непрестанной молитвой: «Боже милостивый, верни их». Она достала шкатулку из слоновой кости, в которой хранились четки Наны, и сжала их в руке, но не могла сосредоточиться на молитве, как нужно. «Нана, скажи за меня».
Второе... третье... четвертое... пятое... шестое... Лишь бы снова не пошел снег. Лишь бы дороги не развезло. Седьмое. Утром седьмого марта зазвонил телефон. Звонили из Нью-Йорка.
Это оказался мистер Хартли: