— Я в самом деле люблю тебя, Тревис. Почему бы тебе не забраться ко мне сюда, в постельку?
— Давай я приготовлю тебе кофе.
— К черту кофе! Иди сюда, дай я тебя обниму.
— Нет, давай я лучше сделаю тебе кофе. — И она отправилась на кухню.
И ведь об этом-то ей так мечталось: что он захочет ее обнять, заняться с ней любовью, — но ведь не пьяный же и уж точно не в том настроении, в каком он пребывал сейчас.
Когда она сварила кофе и отнесла кружку в спальню, Джеймс был уже в полной отключке. Она стянула с него ботинки и оставила отсыпаться. Ей эту ночь придется провести на диване.
Прошел еще один долгий тяжелый день, и досада от потери Виккенгема сидела в каждом из них. Засыпая, она могла лишь подумать, что, в точности как подозреваемый в деле Черной Орхидеи, их убийца сумел улизнуть от правосудия. И все они постоянно будут с этой аналогией сталкиваться, покуда его не поймают, и еще много улетит на это времени, и далеко не факт, что они его таки найдут…
Анна открыла глаза. После сна в неудобной позе на диване шея задеревенела. Слышался шум воды в ванной, пахло жареной ветчиной.
Она пошла на кухню и выключила гриль, поскольку бекон уже начинал обугливаться.
— Утро доброе, — сказал Джеймс, пришлепав на кухню с банным полотенцем на чреслах.
— Доброе. Как голова?
— Раскалывается. Но я ужасно голоден.
— Я тоже. Пожалуй, я сначала приму душ.
— Разумеется. А я пока сделаю яичницу. Тебе кофе?
Уму непостижимо: он ничуточки не смущался. Еще больше изумилась Анна его нахальству, увидев его одежду, разбросанную по всей спальне.
К тому моменту, как она вернулась на кухню, свою яичницу с ветчиной Джеймс уже умял, а ее тарелка стояла в гриле, готовая треснуть в любую секунду.
— Ты ешь, а я пока оденусь.
— Хорошо, спасибо.
Улыбнувшись, Джеймс протянул к ней руки. Анна приникла к нему и крепко обняла. Он зарылся носом в ее волосы:
— Спасибо за эту ночь, Тревис.
— Не за что.
— Да есть за что, я просто не знал, к кому бы еще мог пойти.
— Я рада, что ты пришел ко мне.
— Правда?
— Да.
— Ну хорошо.
Он взял в ладони ее лицо, поцеловал ее — легким, нежным поцелуем — и вышел из кухни.
— О боже, — пробормотала она. В смятении, она не могла справиться с собой и едва заставила себя позавтракать.
Спустя некоторое время Ленгтон вернулся уже одетый, сияющий, как медный самовар:
— Ну что, давай одевайся. Пора выходить.
Она молча кивнула. Он вел себя так, будто находился в собственной квартире. Даже взялся мыть посуду.
Тревис везла Ленгтона в полицейский участок. Мало-помалу его хорошее настроение улетучивалось.
— Извини за прошлую ночь, — сказал он угрюмо.
— Все в порядке. Было и было.
— Да, но мне все же следует за этим следить.
— За чем?
— За выпивкой. Ты ж знаешь, если теряешь память — пора бить тревогу. Это нехороший симптом.
— Ну, если ты понимаешь, что слишком много пьешь, ты ведь знаешь, что делать.
— Да, это так… Скажи, я сделал что-нибудь, чего мне не следовало делать?
Она рассмеялась.
— Я серьезно. Я даже не помню, как до тебя добрался.
Она продолжала вести машину, даже не глянув на него.
— Мы переспали?
— Нет, не переспали!
— Да ну? Удивительно!
— Ты вырубился.
— И я что, к тебе не приставал?
— Нет, ты был пьяный в стельку.
Он искоса глянул на нее, затем положил руку на спинку ее сиденья, тронув ладонью ее шею:
— Я люблю тебя, Тревис.
Она улыбнулась, в душе надеясь, что так оно и есть.
Между тем Джеймс умолк, только пальцы его машинально поглаживали ее затылок.
— Что, если мы его потеряли? Представление с Черной Орхидеей повторится, и моя карьера пойдет псу под хвост.
Она тряхнула головой, и он понял, что ей не нравится, как он ей треплет волосы.
— Извини, — пробормотал он и убрал руку.
— Мы его найдем, — уверенно сказала она.
В комнате следственной бригады царило оживление. Криминалисты трудились не покладая рук, и информация поступала стремительно. Эксперты еще работали и обнаруживали все новые и новые ужасающие улики. В масках и резиновых костюмах, оснащенные дыхательными аппаратами, специалисты пробирались сквозь отбросы. Чарльз Виккенгем попытался смыть улики, однако, разобрав сточные трубы и углубившись в систему канализации, они обнаружили сгустки крови.
Должно быть, Виккенгем полагал, что уничтожил все могущее указать на него, но благодаря современной науке его изобличили. Кроме того, эксперты по обрезкам начали определять то, из чего преступник составлял свои послания журналистам и Ленгтону в ричмондский участок. В его машинке для уничтожения бумаг обнаружили старые газеты, из которых он вырезал нужные буквы, а также нашли фрагменты квитанции, выданной газетой «Таймс» в соответствии с оплатой за размещение в ней объявления. Номер абонентского ящика, небрежно черкнутый на обороте конверта, что извлекли из корзины для мусора, был, возможно, одним из тех, которыми пользовался убийца, приглашая к себе на работу «личного помощника». В то же время эксперты начали изучать содержимое компьютера Виккенгема и его жесткого диска. Выяснилось, что тот посещал сайт о Черной Орхидее аж двести пятьдесят раз.
В невинном с виду семейном альбоме они с омерзением увидели много иллюстраций, вырезанных из книг о Черной Орхидее. Замысел автора «Черной Орхидеи», представившего в роли убийцы собственного отца, вырос из найденных в его доме двух до той поры неизвестных фотографий Элизабет Шорт [15] . На одной фотографии девушка была с закрытыми глазами и запрокинутой головой, лицо ее напоминало посмертную маску. На другой она подпирала рукой щеку, мило улыбаясь перед объективом. Фотографии Луизы и Шерон в тех же позах были размещены возле копий снимков Элизабет — вперемежку с фотографиями его собственных детей. По мере возрастания числа улик тот факт, что их главный подозреваемый сбежал, подогревал подспудную тревогу.
Продолжали выпускаться пресс-релизы и новостные бюллетени с фотографией Чарльза Виккенгема. Общественность призывали делиться любой информацией о его местонахождении, в то же время людей предупреждали, что не следует пытаться задержать преступника самостоятельно, а надо немедленно сообщить о нем в полицию. Между тем ни в аэропортах, ни на железнодорожных или автобусных вокзалах Виккенгем так и не засветился. Он по-прежнему разгуливал на свободе, и для Ленгтона это был сущий кошмар.