— Неприятности от вашего отца?
— Да, он очень суровый. Не знаю, сколько раз повторять вам, что я никогда не видела этих девушек. А вы всё спрашиваете одно и то же.
— У вашего отца было много подружек?
Эмили подскочила с кресла со слезами на глазах:
— Думаю, вам следует уйти! Пожалуйста! Я не собираюсь больше с вами разговаривать. Это все крайне неприятно.
Баролли и Анна так и не услышали ничего, прямо указывающего на то, что Чарльз Виккенгем или его сын были знакомы с жертвами, а потому с большой неохотой выполнили просьбу Эмили.
Джастин Виккенгем была одета в джодпуры, черные сапожки для верховой езды и в толстый, крупной вязки свитер. Когда приехали Ленгтон с Льюисом, она чистила стойла. Увидев детективов, она не прервала работы, сказав, что ей нужно успеть все сделать до утренней выездки. Как и сестра, она решила, что полицейские прибыли расспросить ее об одном невеселом инциденте: она въехала кому-то в зад на центральной улице и между участниками аварии возникла перебранка. Льюис сказал, что у них к ней дело личного характера и что им нужно поговорить конфиденциально.
Они прошли в помещение для конского снаряжения. Джастин оказалась такой же высокой, как и Эмили, но куда более ширококостной и с густыми светлыми волосами. Если у Эмили были глубоко посаженные, отцовские глаза, то Джастин унаследовала от отца еще и нос с горбинкой. Когда девушке стали задавать вопросы, она оказалась куда более откровенной, нежели ее сестра.
— Я ненавижу его! Мы не разговариваем. Что бы он там ни придумал для своих делишек — меня он туда не впутает! — сказала она резко.
Джастин не смогла узнать ни Луизу, ни Шерон, но она заметила, что эти девушки явно того же типа, как и те, что часто наезжают в Холл.
— Папа любит таких молоденьких! — сказала она, с гадливостью скривив рот.
Ей сказали, что этих девушек убили.
— Это ужасно! Но я их все равно не знала.
Ленгтон поднял фотографию Луизы Пеннел:
— Тело этой девушки было найдено в Ричмонде на берегу реки.
Джастин глотнула воздуху, словно утопающая:
— Бог ты мой! Так я же знаю об этом! Об этом писали во всех газетах. Я по утрам частенько проезжаю там на лошади вдоль реки. У меня чуть сердце не остановилось — как это ужасно! Меня тогда не было, я жила у мамы в Милане.
Ленгтон поинтересовался, далеко ли она живет от Темзы, — выяснилось, что девушка снимает вблизи набережной квартиру в доме, принадлежащем хозяйке конюшен. Когда ее спросили, не пользовался ли когда-нибудь ее жилищем отец, Джастин помотала головой:
— Вас, наверно, это позабавит. В смысле, он платит за эту квартиру, но никогда в ней не был. Я вообще с ним не вижусь.
— Вы были в Лондоне девятого января этого года?
Взглянув на настенный календарь, Джастин ответила, что на те выходные уезжала к матери.
— А у вашего отца есть ключ от вашей квартиры?
Она дико вскрикнула, заявив, что даже близко не подпустила бы его к своей квартире.
— А у вашего брата?
— У Эдварда?
— Да, у него есть ключ?
— От моей квартиры?
— Да.
— Да нет, сомневаюсь. Нет. Мы уж несколько месяцев не виделись.
Ленгтон отметил внезапную перемену в ее поведении: она определенно избегала его глаз, то и дело разглядывая носки сапожек.
— У вас хорошие взаимоотношения с братом?
— Он мне сводный брат, — тихо ответила она.
— Вы с ним ладите?
— Нет, не ладим. Не представляю, что он вам наговорил, но для нас обоих лучше держаться друг от друга на расстоянии.
— Почему?
— Просто так, — пожала она плечами, все так же разглядывая сапожки. — Я не лезу во всю эту их бучу.
— В какую бучу?
Она вздохнула, покусала губы:
— В то, что между ними происходит. Эдвард постоянно получает пинки от отца, потому что не блещет умом. В смысле, он не бестолочь, но и не такой смышленый, как папе хотелось бы. К тому же пристрастился к наркотикам.
— Ваш брат?
— Да. Его выперли из колледжа Мальборо за марихуану. Папа и сам был не против травки — застукали-то Эда как раз с той, что поставляли отцу. Бедный Эдвард был в ужасном состоянии. Папа поместил его в клинику, но он не был настоящим наркоманом. В общем, это было ужасно, и теперь он работает на папу в Холле. Вы знаете, там большое хозяйство.
— Его жена покончила с собой, верно?
Джастин кивнула, заметно напрягшись:
— Зачем вы расспрашиваете об Эдварде?
Ленгтон ответил, что в целях отвода подозрения, однако девушка внезапно сделалась осторожной:
— Мне это не нравится. В смысле, почему надо говорить наедине? Зачем вы задаете такие вопросы о моем брате и об отце? Вы всерьез полагаете, что они совершили что-то нехорошее или как-то причастны к этим ужасным убийствам? В смысле, вы не вправе так думать. — Она потерла виски и вздохнула. — О боже, я знаю почему. Это Эмили? Что она вам наговорила? Нельзя всерьез воспринимать все, что она говорит: она у нас девочка с проблемами. Вам известно, что она страдает булимией? Пару лет назад она чуть не померла, впихнув в себя зараз чуть не пять стоунов [11] еды.
— Я не беседовал с вашей сестрой, — ответил Ленгтон.
Джастин склонила голову набок:
— Не думаю, что я готова продолжать этот разговор.
Вернувшись в полицейский участок, Анна и Ленгтон сравнили записи опросов. Ленгтон решил получить ордер на обыск квартиры Джастин Виккенгем, чтобы эксперты-криминалисты могли там порыскать на предмет обнаружения пятен крови. Возможно, что Виккенгем воспользовался ее квартирой в ночь убийства: до места, где обнаружили тело Луизы Пеннел, было оттуда рукой подать.
— Вопрос: который из Виккенгемов? — заметила Анна.
— Возможным подозреваемым у нас теперь нарисовывается братец.
— Или же они оба в деле?
Ленгтон кивнул и сменил тему, спросив, есть ли у нее паспорт нового образца. Анна ответила утвердительно.
— Отлично. Завтра отправляемся в Милан.
Анна усмехнулась: она никак не думала, что он выберет ее в попутчики.
— Допрашивая его бывшую жену, я предпочел бы, чтобы со мной была женщина. Старик Льюис порой бывает туп как бревно.
Она улыбнулась и сказала, что Баролли тоже местами деревянистый. Ленгтон рассмеялся. Она уже давно не слышала его смеха. Этот искренний душевный хохоток полностью преобразил Джеймса, придав его облику что-то мальчишеское.