— А о какой тогда, по-вашему, операции могла упоминать ваша дочь?
— Я весьма удивлена. Я не знаю, и вообще я не понимаю, почему вы задаете мне эти вопросы.
— Ваш муж работал хирургом?
— Да, правильно.
— Он делал операции? Перефразирую вопрос: мог ли он прервать беременность вашей дочери без вашего ведома?
— Нет. Как я уже сказала, у меня хорошие отношения с обеими моими девочками.
— А ваш пасынок?
— Повторяю, он очень милый и работящий парень. У меня с ним не такие близкие отношения, как с дочерьми, но он все же мой приемный сын: его мать была первой женой моего мужа.
— У него тоже возникла проблема с наркотиками, не так ли?
— Нет, просто в школе он был совсем юным и бестолковым. Его застали, так сказать, с косяком и исключили из школы, но ведь это была всего лишь травка, он никогда не употреблял сильных наркотиков.
— В отличие от жены — при вскрытии в организме обнаружили кокаин и…
— Я ничего не могу вам сказать о своей невестке. То, что случилось, было очень печально и на всех нас произвело тягостное впечатление.
— А ваш муж употребляет наркотики?
Она тяжело вздохнула и покачала головой:
— Об этом мне неизвестно, но мы развелись несколько лет назад, и я не посвящена в то, что он делает сейчас.
— Не поведаете ли вы мне о тех вечеринках, что устраиваются в Мейерлинг-Холле?
Доминика пожала плечами, затем поднялась и прошла к столу. Она открыла серебряный портсигар, достала сигарету:
— Что конкретно вы хотите о них узнать?
— Ну, не могли бы вы описать, что там происходит?
Она закурила сигарету, перенесла на столик возле своего кресла пепельницу из граненого стекла. Ленгтон спросил, не будет ли она против, если он тоже закурит, и она извинилась, что сама ему это не предложила. Она немного расслабилась и даже протянула Ленгтону свою зажигалку. Стряхнула пепел, звякнув золотыми брелоками браслета.
— Чарльз всегда любил принимать гостей, и у нас был хороший повар. Мы использовали для посиделок переделанный амбар, поскольку там много места для застолья и там есть бильярдный стол. — Она затянулась и выпустила струйку дыма. — Там есть бассейн и спортзал с сауной и джакузи. — Она рассмеялась, чуть запрокинув голову. — Застолья, знаете ли, подчас затягиваются. Летом южная стена раздвигается, и можно обедать на открытом воздухе, а зимой мы растапливаем очаг — то и другое одинаково приятно.
— Ваш муж приглашал на такие застолья проституток?
— Прошу прощения? — Она почти театрально изобразила глубокий шок.
— Известно, что ваш свекор посылал своего шофера в лондонский Сохо и тот привозил нескольких девушек.
— Я не имела удовольствия знать ни моего свекра, ни его шофера!
— Я всего лишь поинтересовался, заказывал ли его сын, ваш бывший муж, такого рода девочек для пирушек согласно развеселой семейной традиции?
— Нет, не заказывал!
— Не расскажете ли, почему вы развелись?
— Я думаю, это вовсе вас не касается!
— Да, не касается. Но видите ли, миссис Виккенгем, хотя наши свидетели и описали человека, с которым последний раз видели жертву убийства, так четко, что наш художник сумел воспроизвести его с удивительным сходством, тем не менее не это явилось причиной того, что мы связались с вашим бывшим мужем. Нам позвонили и сказали, что он убил Луизу Пеннел.
Хозяйка поднялась и прошла к столику за другой сигаретой — прикурив ее от незатушенной предыдущей.
— Этот звонок мог поступить от вашей дочери Эмили.
Анна в упор смотрела на Ленгтона, решившего поднажать на собеседницу. Тревис прекрасно знала, как и он сам, что ни Эмили Виккенгем им не звонила, ни ее сестра Джастин.
— Зачем бы Эмили стала делать столь ужасные вещи? — Она загасила первую сигарету, зажав во рту вторую.
Для Анны становилось очевидным, что, хотя Доминика Виккенгем имела наружность богатой изнеженной особы, лоска ей все же недоставало.
— Тут напрашивается вывод, что, возможно, ее же собственный отец и сделал ей аборт.
— Нет! Я уже вам сказала: такого не было! Думаю, вам все же следует общаться со мной через моего адвоката. Ваши вопросы чересчур личного характера, и я не склонна более на них отвечать.
— Приношу свои извинения, — сказал Ленгтон, гася окурок, однако всем своим видом показывая, что уходить не собирается. Напротив, он откинулся на спинку кресла. — Я возглавляю расследование на редкость тяжкого убийства. Луизу Пеннел, известную как Красная Орхидея, разрезали надвое. И нет никаких сомнений, что пытки и надругательства, которым она подверглась, будучи еще жива, были совершены квалифицированным хирургом.
Доминика замахала рукой и сказала, что уверена: на свете много других хирургов — и бывших, и практикующих, — которые могли бы попасть под подозрение. Она была непоколебимо убеждена, что ее бывший муж не мог иметь отношения к этим убийствам, как не сомневалась и в том, что с его стороны не было никаких сексуальных посягательств по отношению к ее дочери. В гневе сжав губы, она настаивала, что тот не производил никаких незаконных операций ее дочери. И все повторяла, что хотя они и развелись, но по-прежнему друг друга уважают и поддерживают добрые, дружеские отношения, которые идут на пользу обеим их дочерям.
Ленгтон определенно закипал. Он стал уже заметно покачивать ногой, что предвещало надвигавшуюся бурю.
— Миссис Виккенгем, — наклонился он вперед и сцепил руки, — я действительно пытаюсь осмыслить все вами сказанное. Вы развелись по взаимному согласию и теперь поддерживаете добрую дружбу ради благополучия своих дочерей. Верно?
— Да, именно это я и сказала.
— В таком случае меня сбивает с толку вопрос: почему у вас две такие неблагополучные дочери — одна страдает булимией и лечится у психотерапевта, а другая открыто враждует со своим отцом? Она фактически утверждала, что его ненавидит! И ни одна из них не отзывалась хорошо о своем сводном брате.
— Я не могу говорить за них, — сказала она, глянув на часы.
— Разве? Вы же их мать, и они почти все свободное время проводят с вами.
— Да, проводят.
— А ваш бывший муж также здесь проводит время с вами?
— Нет.
— Но он по-прежнему вам очень нравится?
— Да, это так.
— И вам нравится его сын — ваш пасынок Эдвард.
— Да. В самом деле, почему вы задаете мне эти нелепые вопросы? Я не знаю этих несчастных девушек, которых, как вы говорите, убили, и я ничем не могу вам помочь. Вы заставляете меня испытывать неловкость, вынуждая оклеветать своего бывшего мужа.