— Нет.
Он нежно провел пальцем вдоль красной отметины на щеке:
— Рана неглубокая. Господи, что за семейка! — Ленгтон тяжело вздохнул и глянул вверх на закрытую дверь в квартиру. — На квартире у Джастин обнаружили какие-то пятна крови. Их отправили на экспертизу. Думаешь, сейчас подходящее время поговорить с Эмили — или хочешь уйти?
— Знаешь, если она нас впустит — почему бы нет, раз уж мы оба здесь.
Они поднялись по ступеням и постучали в дверь. Ответа не последовало. Тут Анна заметила, как от стены к лестничному колодцу струится вода. Слышался звук хлещущей из крана воды.
— Это из ее квартиры? — спросил Ленгтон, глядя вниз.
Анна сказала, что похоже на то. Он хорошенько даванул плечом в дверь. После нескольких попыток замок сорвался и дверь распахнулась.
Эмили Виккенгем лежала в ванне, с каждой секундой вода краснела все больше. Ленгтон вытащил ее, всю мокрую, наружу, Анна тем временем вызвала «скорую». Попытка самоубийства вышла у Эмили не на пятерку: артерию она перерезала только на одном запястье. Сдернув с веревки колготки, Ленгтон соорудил жгут.
Вдвоем они сопроводили девушку в отделение скорой помощи больницы «Черинг-Кросс». Ее проверили на наличие в крови лекарств и наркотиков, из желудка врачи откачали парацетамол. Ленгтон связался с Чарльзом Виккенгемом и сообщил ему о том, что произошло с Эмили. Тот в ответ был немногословен, только поблагодарил коротко за то, что поставили его в известность.
Одежда Ленгтона была в крови, особенно досталось рукавам и полам рубашки. Он ушел с медсестрой поискать, не найдется ли у них, во что ему переодеться. Вернулся Джеймс уже в рубашке поло, позаимствованной у какого-то санитара, свою же нес в пластиковом пакете. Он сел рядом с Анной и посмотрел на часы:
— Хочешь кофе? Там, в коридоре, есть автомат.
— Нет, спасибо.
Ленгтон отлучился. Прошло не меньше часа, прежде чем их известили, что Эмили пришла в сознание, но еще очень слаба и потому просит ее извинить. Врач высказал сомнение, что у нее нормальное самочувствие, чтобы с ними разговаривать. По его мнению, было бы гораздо лучше, если б они согласились подождать.
Уже после одиннадцати — к их удивлению, раньше Чарльза Виккенгема — приехал Эдвард. Он был немногословен, но крайне взволнован, причем не столько из-за попытки самоубийства Эмили, а из-за неловкой ситуации в целом.
— Это уже не первая ее попытка. У нее на запястьях точно лоскутное шитье!
Тот же молодой врач вернулся и велел медсестре проводить Эдварда в палату, чтобы навестить Эмили. Ленгтон зевнул:
— Подозреваю, мы можем идти. Мило с его стороны, что поблагодарил нас.
Тут снова появилась медсестра и поманила рукой Ленгтона. Он подошел к ней, и они о чем-то переговорили, после чего он повернулся к Анне:
— Эмили хочет тебя видеть.
— Меня?
— Да, тебя. Я подожду здесь.
Эдвард Виккенгем сидел на стуле у постели Эмили, проглядывая газету.
— Я не могу тут с тобой задерживаться. Отец велел, чтобы ты вернулась вместе со мной. Я уже переговорил с медсестрой и с доктором…
Он обернулся, раздраженный тем, что его прервали стук в дверь и появление Анны.
Бледность Эмили ее поразила. У девушки были черные круги под глазами и кожа как пергамент.
— Ты хотела меня видеть? — спросила Анна неуверенно.
Эмили кивнула. Оба ее запястья были перевязаны, в правое предплечье через капельницу вводилась глюкоза. Она умоляюще посмотрела на Анну, затем перевела взгляд на брата.
— Она ни с кем сейчас не может разговаривать, это же очевидно. — Эдвард Виккенгем сложил газету. — Я договорился, что заберу Эмили домой. О чем бы вам ни требовалось с ней поговорить, вы сможете сделать это дома, когда она оправится. Мой отец, между прочим, квалифицированный врач, так что нет надобности беспокоиться о медицинском уходе за сестрой.
Эдвард, казалось, не видел, что Эмили вся дрожит от страха, но Анна это заметила.
— Может быть, вам следует поговорить с моим шефом? — сказала она. — Он еще там, в комнате ожидания.
Виккенгем поджал губы. Он придвинулся ближе к постели и шепнул Эмили:
— Не говори ничего, о чем потом пожалеешь. Я на пару секунд.
Поколебавшись, явно не желая оставлять Анну наедине с сестрой, он все же вышел.
Тревис наклонилась к постели. Эмили произнесла слабым, прерывистым голосом:
— Пожалуйста, не дайте им меня забрать. Они упекут меня, посадят под замок. Помогите, прошу вас!
— Я не могу ничего запретить твоему брату. Я не имею на это права.
— Вы хотели со мной поговорить. Я буду говорить, если вы мне поможете.
Анна обернулась на дверь и снова посмотрела на Эмили:
— Пойду узнаю, могут ли врачи задержать тебя тут на ночь. Я думала, тебя автоматически должны оставить для обследования.
— Да, да, пусть меня оставят здесь!
Ленгтон по-прежнему сидел в комнате ожидания. Когда она вошла, он нетерпеливо посмотрел на часы:
— Кроме нас, тут есть кому о ней позаботиться. Предлагаю уйти и встретиться с ней завтра.
— Ее брат говорил с тобой?
— Нет.
Анна села рядом с ним:
— Она в ужасе оттого, что ее заберут домой. Она говорит, что ее запрут в психушку, уберут с глаз долой. Если это случится, ты знаешь, будет весьма затруднительно представить ее показания в суде в качестве доказательства.
— Мы не можем ему воспрепятствовать. Это ее семья.
— Неужели ничего нельзя сделать? Может, поговорить с докторами и предложить оставить ее на ночь? Или хотя бы до тех пор, пока мы не сможем с ней поговорить, потому что она готова сейчас говорить, я в этом уверена.
Ленгтон встал и потянулся, сцепив руки:
— Вопрос в том, что, по-твоему, она знает? В смысле, нам известно, что ее не было дома, когда там была Луиза Пеннел, так что все, что она знает, скорее, восходит к тому инцесту, в котором мы и так не сомневаемся. Но это все равно не дает нам никаких улик касательно убийства.
— Но если она все же что-то знает? Ты видел: ее сестра норовиста, а сейчас она еще и обозлена. Она не позволит Эмили со мной пообщаться. Так что имеет смысл придержать девочку здесь и дать мне шанс узнать, что она может нам выдать.
Ленгтон зевнул и снова взглянул на часы:
— Ну, давай поговорю с врачом. Но я не собираюсь тут торчать: я и так весь выжатый. — Он вышел из комнаты ожидания.
Анна присела на мгновение, потом вернулась в палату к Эмили. Та сидела на краю постели, на ноги ей уже надели толстые розовые шерстяные носки. Белая больничная рубашка разъехалась у нее на спине, открывая бледное исхудалое тело. К ней по-прежнему была подсоединена капельница с глюкозой. Теперь Эмили казалась еще более напуганной и хрупкой. Волосы ее свисали безвольными прядями вокруг бледного лица, глаза глядели в пол.