Картина ему не понравилась. Не «торкнула». Федор вспомнил, что видел на выставке похожую. Снова сфера, снова воздушный шар… Примитивный метареализм. Он испытывал скуку и неловкость оттого, что нужно благодарить за подарок, хвалить, говорить что-нибудь умное и оригинальное… с философской точки зрения. Именно этого ждет от него Майя — она, улыбаясь, смотрела на него в упор. В картине есть намек на их близость… или, вернее, на несостоявшуюся близость, и сожаление, что она не состоялась. И отказать художнице в подобной малости было бы бесчеловечно. Он сказал через силу:
— Майя, это очень дорогой подарок, я не уверен, что…
— Молчите, Федор! Это от всего сердца. Поверьте, мне очень дороги наши отношения. Я ненавижу расставания! Мне очень больно и тяжело… Ладно. Жизнь продолжается, Федор. Пока мы живы, жизнь продолжается, правда? Пока живы… Налейте мне вина!
Белое вино было похоже на то, которое они пили ночью на веранде. Федор выпил залпом. Майя серьезно смотрела на него, держа бокал в тонких бледных пальцах. Пить она не стала.
— Мне искренне жаль, Федор, честное слово. Вы были мне очень дороги. Эта пропавшая… она ваша девушка?
Федор кивнул.
— Я знала. Я видела вас вместе. Вы меня не заметили, вы держались за руки…
Взгляд ее скользнул по картине, где двое, жених и невеста, парили в шаре, рука в руке.
— Мне очень жаль, что наше знакомство заканчивается так. Знаете, Федор, я мечтала, что вы приедете ко мне, я представляла, как мы бродим по Риму, пьем кофе в маленьком уличном кафе… впрочем, я об этом, кажется, уже говорила. Это сделалось навязчивой идеей. Знаете, Федор, я никогда не пила кофе в уличных кафе — мой муж считал это неприличным. Он и Рима не любил, он был желчным и скучным, и мы никогда не ходили по старинным кривым улочкам, держась за руки… — Она рассмеялась. — Еще вина? Или… хватит?
— Майя, все проходит… — невпопад пробормотал Федор.
Вино ударило ему в голову, и все вещи в комнате — яркая майолика в черном до потолка серванте, картина в кресле, сухие цветы в нарочито грубой керамической вазе — дрогнули и стали медленно наползать друг на друга…
— Я знаю. Все проходит… — Голос Майи напоминал шелест. — Вы меня слышите, Федор? — Она привстала, издалека вглядываясь в его лицо.
Он кивнул. Слова ее долетали до него как сквозь снежный сугроб, почему сугроб? Холодно… Он почувствовал озноб, тело налилось свинцом… он попытался поднять руку и не смог… мысли текли вяло… Он видел Майю, с любопытством заглядывающую ему в лицо, она была рядом… почему-то подумал, что нет Идрии…
— Это не вино, — долетел до него издалека голос Майи. — Это… — она произнесла что-то по-итальянски. — Не бойтесь, Федор, это не опасно, мы просто поговорим… никаких следов. Исповедуемся друг другу, как на духу, подведем итоги… соберем камни. Я думаю, настало время.
Она засмеялась. Смех ее, дробный, глуховатый, завибрировал у Федора в ушах…
…Полина пришла в себя от холода. Открыла глаза и увидела над собой низкий деревянный потолок. Она зажмурилась, открыла глаза снова — потолок не исчез. Он нависал над ней так низко, что она могла коснуться его рукой. Что она и попыталась сделать — вытянула руку. Рука повисла в пустоте, не достав до свода.
Она попыталась подняться, опираясь руками о твердый край лежанки. С трудом села и замерла, пережидая головокружение. Оглянулась, пытаясь понять, где находится. Маленькая комната без дверей… Склеп? Она зажмурилась от ужаса.
Обхватила себя руками, пережидая приступ тошноты.
— Это не склеп! Это не склеп, — повторила как заклинание. — Я жива. Здесь светло…
Она повторяла эти короткие фразы снова и снова, с трудом вникая в их смысл, не узнавая собственный хриплый голос. Она цеплялась за них, боясь потерять сознание, повторяя как мантру, не давая себе ускользнуть из бытия.
Под потолком едва горела выморочная тусклая лампочка, оставляя серые тени по углам. Полина с трудом рассмотрела полки вдоль одной из стен с какими-то ящиками, деревянную лестницу в углу, упирающуюся в потолок — там угадывался люк. В середине стоял пластиковый стол с тарелкой, литровой бутылкой воды, какими-то свертками.
Она попыталась вспомнить, сжала пальцами виски. Они сидели в баре… «Старая Рига». Девочки спрашивали, она рассказывала… она вернулась несколько дней назад… они были на озере… Она словно услышала голос Федора: «Смотри, водяной!» — и собственный радостный визг. Озеро, полное солнечных бликов, закачалось у нее перед глазами, она зажмурилась.
Что было дальше? После «Старой Риги»? Они стояли на улице, ожидая такси. Тоня и Слава уехали вместе, у нее же попутчиков не оказалось… Она приехала домой… такси… начинался дождь, а у нее не было зонта… мимо нее с криками проскочила компания подростков. Она торопилась — через полчаса приедет Федор, нужно успеть собраться. Федор…
Она улыбнулась, вспомнив, как они ночью в грозу бродили по лугу. На них обрушивались потоки теплой воды, они скользили по мокрой траве, крепко держась за руки, поминутно целуясь… Впереди, почти рядом, шипя и извиваясь, били плети молний, освещая синеватым неоновым светом мокрый луг и вздыбившееся озеро, и Федор закричал: «Сейчас нас достанет! Не боишься?» Она расхохоталась. Она испытывала радость и восторг оттого, что жива, что они вместе. Впервые за несколько последних недель она перестала бояться!
Драйв, как говорит Андрей, брат… Господи, они там сходят с ума! Никто не знает, где она.
Она бежала к подъезду, как вдруг почувствовала, что ее схватили за плечо… правое… и сильно дернули назад, она не успела даже закричать… дальше провал. Ничего.
Она закрыла лицо руками. Сидела, слегка покачиваясь в такт бьющей в висках мысли: что делать? что делать? что делать?
Лестница! Полина с трудом встала на ноги, постояла, прислушиваясь. Тишина… вязкая, тягучая, как в склепе. Лампочка вдруг замигала, и девушка замерла и взмолилась: «Нет!» Лампочка перестала мигать. Полина, цепляясь за стены, добралась до деревянной лестницы, ступила на первую перекладину. Она угрожающе скрипнула, и Полина снова замерла, прислушиваясь. Ей вдруг пришло в голову, что он наблюдает за ней, что здесь установлена тайная видеокамера. Он видит ее, видит, как она напугана… и что? Получает от этого удовольствие? Ждет, пока она превратится в комок дрожащей от ужаса липкой плоти, и тогда… он откроет люк, спустится вниз, подойдет к ней…
Сколько раз она задавала себе вопрос, что случилось с Алиной. Теперь она узнает… А потом он перевезет ее на старое кладбище и положит в склеп.
Она уперлась лбом в перекладину лестницы, пережидая новый приступ дурноты. Потом осторожно поднялась на одну ступеньку, еще одну, пока не сумела дотянуться поднятой рукой до люка над головой. Приподнявшись на цыпочки и балансируя на лестничной перекладине, она изо всех сил стала толкать крышку люка обеими руками. Безуспешно — тяжелая крышка не дрогнула.