Нагретый воздух поднимается вверх — таков закон природы, а раскаленный воздух еще быстрее, чем теплый. Но температура передавалась и через конструкцию: через стальной каркас — быстрее, через керамическую и деревянную облицовку стен и покрытия полов — медленно, но так же неумолимо, а кроме того, еще и по трубам, кабелям, коробам и нишам заземления. И огонь, достаточно разгоревшись, начинает поддерживать себя сам, повышая температуру до уровня возгорания, в результате чего материалы воспламеняются друг за другом. Таких случаев на совести Прометея предостаточно.
Башня была обречена. Это гигантское здание, которое должно было оказаться в центре коммуникаций всего мира, было теперь предметом всемирного внимания в совершенно ином смысле. О катастрофе знал весь мир, кое-где известие это воспринимали с удовлетворением, если не с радостью, оттого что в мирное время в самой богатой стране мира гибнет самое новое и самое высокое из когда-либо построенных человеком зданий и что «вся королевская рать» так же беспомощна, как и простые смертные.
Но это было не совсем верно.
* * *
То, что осталось от Говарда Фрэзи, прикрыли белой скатертью и оставили там, где он упал. Противопожарные двери снова закрыли, но всем в зале было ясно, что они могут служить только временной защитой. Когда придет время, огонь они не удержат. Разве что…
— Они пытаются локализовать огонь в нижних этажах, — сказал губернатор. Он уже снова влез на стул. — Это наша главная надежда. — Он чуть не сказал «единственная надежда».
Число слушателей поредело. В противоположном конце зала из транзисторного радиоприемника неслись звуки рока. С полдюжины людей танцевали, если это можно было так назвать. «Ну,— подумал губернатор,— ты сам сказал: лучше рок, чем псалмы и молитвы». И больше не обращал на них внимания.
— К сожалению, должен вам сообщить, что попытка с лифтом окончилась неудачей. — И после короткой паузы: — Учитывая, чем закончился первый опыт, это, возможно, и к лучшему.
«Боже мой,— подумал он,— я изрекаю одну банальность за другой». С трудом заставил себя улыбнуться.
— Я не собираюсь утверждать, что все хорошо. Это не так. С другой стороны, нам здесь пока ничто не угрожает. И я, например, предпочитаю думать, что наши друзья, которые борются с огнем, подоспеют вовремя. — Он помолчал. — А теперь я намерен выпить. В конце концов, это же банкет.
Слез со стула и взял под руку Бет.
— Пора выпить и найти уголок, где можно поговорить. Мне надоело скалиться все время, как идиоту, чтобы доказать, что я не отчаиваюсь.
«А со мной он чувствует, что притворяться ни к чему, — подумала Бет. — Чудесно».
Подошли к бару и потом с бокалами забрались в опустевший угол. Губернатор придвинул друг к другу два кресла. Они сели вплотную, спинами к залу.
Первой молчание нарушила Бет:
— Какие мысли обуревают вас, Бент?
— Хмурые и невеселые, — губернатор признательно улыбнулся.— Думаю обо всех этих несчастьях. Мне так жаль. И я так зол. В душе я грожу кулаком небесам. Чисто детское бессилие.
Она понимала и даже разделяла его чувства. Но предпочла оставить их в стороне.
— Когда я была маленькой, — начала она, — и меня за шалости запирали в комнате, — она попыталась улыбнуться, — то я всегда старалась думать о том, что бы я хотела в это время делать, и пыталась на этом сосредоточиться. Чего бы вы хотели, Бент?
Медленно, едва заметно, спадало охватившее его напряжение. Улыбка смягчилась и погасла.
— Бросил бы политику, — сказал он наконец. — У меня хватает денег, и я сыт всем по горло. Мое ранчо в Нью-Мехико…
— И все, Бент? Только это?
Он не спешил с ответом. Наконец покачал головой.
— Нет. Вы заставляете меня поверить вам мои истинные мысли: Совсем уйти на покой я бы не хотел. — Снова та же признательная улыбка.— Я адвокат. Хотел бы убедиться, насколько я хорош в этом деле.
— Вы будете хороши в любом деле, за что ни возьметесь.
— Но мне всегда оставалась бы рыбалка, — продолжал губернатор, как будто не замечая ее слов. — И я бы постарался, чтобы на нее оставалось время. — Он помолчал. — И раз уж я вам тут рисую утопические картины, то рядом со мной были бы вы.
Все ее существо затопила теплая волна.
— Это предложение?
Без раздумья:
— Да.
— Тогда, — не спеша ответила Бет, — я его с радостью принимаю.
* * *
Нат подошел к дверям трейлера, потом спустился по ступенькам на площадь и уставился на огромное несчастное здание.
Пока Патти не заговорила, он не замечал, что она идет за ним.
— Что за люди!… — с горечью воскликнула Патти.
Нат взглянул на густую толпу за барьерами.
— Таймс-сквер под Рождество, — сказал он. Голос его дрожал от гнева.— Проклятые гиены. Мы могли бы публично поджаривать людей на вертеле и загребать миллионы на продаже билетов.
Патти молчала.
— Мы все виноваты, — продолжал Нат. — Это главное. Я рад, что Берт не узнал об этом.
— Спасибо. — И через минуту: — Но не забудьте, что в этом не только ваша вина. И моего отца тоже. В этом виноваты все, не только вы. Понимаете?
Нату удалось улыбнуться.
— Вы умеете внушить оптимизм.
В отличие от Зиб. Та, как это сегодня модно, предпочитала все видеть в черном свете. Еще одна характерная черта людей большого города, которая ему не нравится: твердое убеждение, что ничто не таково, как кажется. Человек никогда не бывает «за», только «против», и постоянная поза «меня никому не одурачить», которая, как изгородь из колючей проволоки, должна компенсировать внутреннюю неуверенность. И все для того, чтобы казалось, что человек принадлежит к интеллектуальной элите. Элите — возможно, но интеллектуальной — тут уж позвольте…
— Что станет с теми людьми, Нат? — В голосе Патти чувствовалось напряжение. — Неужели они…
— Наверх прокладывают шланги,— ответил Нат,— с этажа на этаж. Каждый шаг дается с боем. Нужно одолеть сто двадцать пять этажей…
— Но я так и не понимаю, что там горит?
— Все. Некоторые помещения уже сданы. Мебель, ковры, внутренние двери, бумага — все это вспыхивает первым делом. От этого температура поднимается и достигает точки, когда горят краска и плитка и растекается обшивка, и от этого температура возрастает еще больше, пока не загораются такие вещества, о которых и не подумаешь, что они могут гореть.— Нат вздохнул: — Я не специалист по части пожаров, но все выглядит примерно так.
— Что если бы все это произошло, когда Башня уже была бы в эксплуатации? — продолжала Патти. — Ведь там были бы тысячи людей. — И добавила: — Хотя дело не в количестве, да? Будь там только один человек, все равно это была бы трагедия.