Барышев появился часов в десять вечера. Огромный, одетый в камуфляжную форму, со спортивной сумкой в руке.
— Что там? — кивнул на нее Леонидов.
— А, всякая хрень. Думаешь, я лазил в чужие дома? Я честный.
— Верю. Но мне эти бумаги знаешь как нужны?
— Что, все так серьезно?
— Этот урод еще и пуговицу от моей рубашки отодрал и спер женин платок, чтобы никто не сомневался, что Сашка была его любовницей.
— А зачем?
— Это я и хочу понять. Так что поехали, нечего тянуть.
— Погоди, еще не стемнело.
— Пока доберемся, пока в кустах посидим. Стемнеет, как раз еще пара часов, и… А потом, не собираешься же ты прямо к дому подъезжать? Надо хотя бы полтора километра пешочком протопать, здесь я надеюсь на твой опыт в ночных маршбросках.
— Тогда карту местности давай, Леонидов. Я на даче у тебя ни разу не был и в темноте вообще могу не туда забрести.
— Обойдешься. Это тебе не приграничная зона, а всего-навсего деревня Петушки, где там блуждать?
— Если нет карты, обязательно нужен проводник. Поскольку ты местный житель, ты и поведешь.
Леонидов быстренько надел темную куртку, подхватил сумку и вместе с Барышевым спустился вниз к машине. Доехали они часа за полтора, когда уже основательно стемнело, в лесочке оставили «Жигули» и побрели к поселку, прячась за кустами вдоль проселочной дороги. При малейшем шорохе оба замирали, втягивали голову в плечи и плюхались в мокрую от вечерней росы траву. Леонидов злился:
— Так мы до утра будем идти. Давай представим, что мы просто люди. Что, никто здесь не ходит, что ли, по ночам?
— Чего бы с фонарем и с флагом не шагать по этой дороге, вопя при этом: «Мы хотим влезть в чужую дачу!»
— Хватит ехидничать, пришли, вот дача! — Леонидов махнул рукой на темный дом впереди.
Они перелезли через забор со стороны леса и подошли.
— И что дальше? — спросил Барышев.
— Что? что? замок ломай!
— Бездарность ты, Леонидов, в чужой дом влезть не можешь. Тут легче окно выставить, и печать милицейскую не нарушим, и шума немного произведем.
— Выставляй.
Барышев отправился штурмовать окно.
— Леха, помоги! — гулким шепотом позвал он через несколько минут.
— Чего?
— Шатается, давай надавим вместе посильнее. Раз-два!
— Тише! Сашка услышит! Знаешь, какой у беременных сон чуткий?
— А почему надо от Александры скрывать?
— Потому что она врать не умеет, если спросят, обязательно будет краснеть… Ой!
Окно хряснуло и поддалось: у Барышева была сила маленького бульдозера.
— Серега, а я пролезу?
— Не надо было жрать так много за обедом.
— Ладно, жди тут.
— Быстрее. Фонарик возьми.
Леонидов попал на кухню, где стоял стойкий запах лекарств. Он обошел кухню, заглянул в настороживший его еще в прошлое посещение буфет, потом прошел в комнату, включил компьютер, нашел дискету и скопировал «Смерть на даче». На всякий случай скопировал и другие текстовые файлы, внимательно прошелся по всем папкам, хранящимся на диске «С». Бумаг покойный не любил, во всяком случае, Алексей не нашел ничего интересного ни в тетрадках на столе, ни в его ящиках. Так, несколько писем, обрывки заляпанных едой черновиков, клочки с каракулями. Письма Леонидов прихватил, остальное оставил. Он был уверен, что все ценное, касающееся творчества, Клишин переносил на более прочный носитель, чем бумага. Пару дискет с пометками кривым, словно размазанным почерком Алексей тоже прихватил с собой.
Потом немного подумал и выглянул к Барышеву:
— Серега!
— Ну?
— У меня идея.
— Не надо.
— Надо. Сашка мне рассказывала, что здесь какие-то местные хулиганы по дачам шастают. Ничего ценного не берут, а просто тусуются и ломают все по пьянке. Все равно поймут, что сюда влезали, давай под местных закосим?
— Точно?
— Конечно. Если и будут искать, то не те, кто занимается убийством Клишина, факт, я эту процедуру знаю. Да и кто заявит? Подумаешь, хулиганы! К нам тоже прошлой весной влезали.
— Ладно, тогда давай быстрее.
Леонидов вернулся в дом, учинил небольшой беспорядок: бесшумно перевернул несколько стульев, порвал бумаги, чтобы скрыть пропажу писем, прошелся по кровати, поразбросал вещи и вылез в окно.
— Все.
— Грязные следы остались?
— А что?
— Так на тебе были перчатки. Получится смешно, если отпечатков рук не найдут, а отпечатков ног сколько угодно. Какие-то странные хулиганы получаются, безрукие. Ботинки сожги на всякий случай, надеюсь, они не новые.
— Точно. У меня старые кроссовки в машине есть, а эти по дороге в болотце заброшу, мало ли у кого на этой планете стандартный сорок второй размер.
— Хорошо бы дождь пошел.
— Почему?
— Потому что сорок шестой размер даже на нашей планете не очень-то и стандартный.
— Погоди, сейчас твои следы затопчем.
— Все, хватит, пошли отсюда. В крайнем случае получим за мелкое хулиганство. Дадут условно, учитывая прошлые заслуги.
Той же дорогой друзья пошли обратно к машине. Оглянувшись, Алексей сквозь густые ветви деревьев заметил, что в его доме зажегся свет.
— Черт, Сашка все-таки проснулась.
— Главное, она не видела тебя.
— Тьфу-тьфу. Ты спать-то где будешь?
— На ночном дежурстве. У тебя, конечно, не возвращаться же в такое время к жене — глаза выцарапает.
— Спасибо тебе, Серега.
— Не за что. Ты постоянно в мою жизнь вносишь разнообразие. Только не забудь рассказать, что там с этим писателем. Интересно.
— Погоди, мы еще вместе будем над этими бумагами колдовать, может, и ты чего-нибудь разглядишь, мне личная обида мешает.
— Ну, если там про тебя гадости написаны, я с удовольствием почитаю.
В полной темноте они добрались до машины и не спеша поехали к городу. Леонидов страшно устал, он не представлял себе, как выдержит гонку на работе и еще самостоятельное частное расследование, но пока об этом думать даже сил не было. Он сладко задремал, пока Серега Барышев аккуратно выводил машину на шоссе…
1
Два следующих дня Алексей просто не мог добраться до записей Павла Клишина: дискета и другие бумаги, изъятые с дачи писателя, лежали дома в столе и за душу не тянули. Оно и понятно: всякое действие происходит только тогда, когда срабатывает катализатор, ускоряющий процесс. Пришел, например, капитан Михин, завел Леонидова — и тот влез к Клишину на дачу. Не проявляли к Алексею в эти два дня никакого интереса бывшие когда-то родными органы внутренних дел — и творения Клишина валялись в пыльном ящике письменного стола. Леонидов уже и пожалел о том, что сдернул Барышева и решился на действия противоправные, хотя и необходимые. Работа навалилась, затянула, оттеснив на время все посторонние мысли и дела. Так было до среды, и Алексею уже начало казаться, будто произошедшие за выходные неприятности только случайный эпизод, не имеющий последствий.