— Охотиться?
Ханна снова кивнула, и он с удивлением воззрился на нее.
— Мы с папой ходили на охоту каждый год, — тихо произнесла она.
Внезапно нахлынувшие воспоминания заставили ее почувствовать комок в горле. И так случалось всегда, когда она говорила об отце. Его преждевременная кончина оставила в душе глубокий след, так до конца и не заживший.
— Вы с ним были близки, — скорее подтвердил, нежели спросил Филипп и слегка сжал ее руку.
Может, это была и мелочь, но для нее она значила очень много.
— Он был моим кумиром.
— Произошла авария?
— Его машину сбил пьяный водитель. Папа умер мгновенно, а этот человек отделался лишь царапинами. Самое худшее, что у него это было не в первый раз. Он был судим уже раза три и ездил без прав…
— Здесь законы для таких, как он, намного жестче, чем в Соединенных Штатах.
— Терять любимого человека тяжело и так, а это было еще и настолько… нелепо. И просто нечестно.
— Да, нечестно.
Тут Ханна осознала, что и Филипп тоже недавно потерял близкого человека.
— В новостях передавали о смерти твоей матери, но никогда не говорили, что с ней случилось.
— У нее был рак печени.
— Должно быть, все произошло быстро.
— Говорили, что она проживет еще месяцев шесть. Но она умерла через три.
— И никто не мог ничего поделать?
Мужчина покачал головой:
— Было уже слишком, поздно.
Ханна взглянула ему в глаза, пытаясь понять, грустит он или нет, но выражение лица его оставалось непроницаемым. И когда Филипп говорил, его голос звучал довольно-таки хладнокровно.
— Ты скучаешь по ней?
— Я едва ее знал, — произнес Филипп, глядя куда-то поверх ее головы. — Она была холодной, бессердечной и очень властной женщиной.
Родители Ханны, конечно, тоже были не идеальны, но она, по крайней мере, не сомневалась, что ее любят.
— Мне жаль.
Филипп пожал плечами, как будто бы это его абсолютно не волновало. Остановившись возле узенькой тропинки, ведущей в чащу, он с улыбкой посмотрел ей в глаза.
— Я хочу показать тебе кое-что.
— Давай.
— Только смотри под ноги, здесь можно легко оступиться.
Забравшись в самую глубь леса, куда сквозь густую листву и переплетение ветвей едва проникали солнечные лучи, девушка услышала звук воды, текущей где-то неподалеку.
Пройдя за Филиппом еще несколько метров, она наткнулась на маленький веселый ручеек, извивающийся между деревьями. Все это было похоже на сказку.
— Удивительно! — воскликнула она.
— Мы с сестрой играли здесь, когда были маленькими, — сказал Филипп, отпуская ее руку, — это было запрещено, поэтому привлекало нас еще больше. Мы могли бродить здесь часами, сбежав от нянек и гувернанток.
И так же будут делать и их с Филиппом дети…
Ханна подошла к ручейку и, хоть, может быть, это и было «не как полагается», не сумела побороть в себе желание окунуть ногу в прохладную воду.
— Вы с Софи были хорошими друзьями?
— Когда были детьми. Но теперь мы с ней… очень разные.
— Как это?
— Ты еще поймешь, что моя сестра весьма своевольна.
— Она, наверное, независимая?
— Это еще мягко говоря.
Может, ей и послышалось, но похоже, в его голосе прозвучала печаль. Наверное, Филиппу не хватало тех отношений, которые царили между ними когда-то. Если его мать была такой бессердечной, как ей описывали, то сестра была для него единственным близким человеком.
— Я всегда хотела себе брата или сестру, — сказала девушка, желая поддержать беседу.
— А я, по иронии судьбы, всегда хотел быть единственным ребенком в семье. Младших братьев и сестер обычно слишком переоценивают.
Почему-то она в этом сомневалась.
— А ведь у тебя есть еще и брат…
— Единокровный брат, по отцу, — ледяным тоном уточнил Филипп.
Его глаза, обычно темные, сейчас посветлели, и от этого взгляда, чем-то напоминающего волчий, у нее мурашки пошли по коже. Да, лучше будет оставить эту тему на потом. Ханна была уверена, что, как только они узнают друг друга получше, Филипп станет больше ей доверять.
Потихоньку, шаг за шагом, напомнила она себе.
Внезапно ей стало холодно. Потерев руки, чтобы согреться, девушка почувствовала на себе внимательный взгляд.
— Ты замерзла. — Филипп снял ветровку и надел ей на плечи. Теплая, мягкая, она несла в себе его запах. Мужчина высвободил волосы Ханны из-под ворота, ласково касаясь пальцами ее шеи. — Мне по душе, когда они лежат свободно, — промурлыкал он, нежно убирая непослушные локоны с ее лица. — Обещай, что с этого дня будешь носить их так постоянно.
— Но они сильно вьются, поэтому выглядят… необузданными.
Его губы тронула та самая хищная, голодная улыбка.
— Я знаю. Мне нравится, когда ты такая.
Ох, ну вот опять…
— Так не положено.
— Определение «положено» люди слишком сильно переоценивают. К тому же правила здесь устанавливаю я. Поэтому данной мне властью постановляю с сегодняшнего дня и далее: ты должна носить волосы распущенными.
Ханна могла бы и обидеться, если бы приняла его всерьез и решила, что это настоящий королевский указ. Но они стояли друг к другу так близко, что она буквально чувствовала тестостерон, исходящий от него, похоже, в огромных количествах, и уже начинала терять голову.
Филипп мягко взял ее за подбородок, провел пальцами по бровям, щеке, уголку рта.
Девушка сделала глубокий вдох.
— Ваше высочество, мне кажется, вы собираетесь меня соблазнить.
— Если так, то, похоже, это работает. — Он погладил ее щеку. — Ты краснеешь.
На эти слова остроумного ответа у нее не имелось, и, боже, как же Ханна хотела его коснуться! Положить руки ему на грудь, ощутить теплоту его тела, почувствовать, как бьется сердце…
Филипп прошелся пальцами по ее шее, потом пониже… Движение это было настолько интимным, настолько сексуально заряженным, что Ханна почувствовала, как слабеет.
Он поднял на нее глаза.
— Филипп… — пролепетала Ханна.
— Знаю, я не должен дотрагиваться до тебя. — Филипп провел кончиками пальцев чуть пониже ее ключиц, и у нее стали подкашиваться ноги. — Но, будучи королем, я устанавливаю правила сам. — Он склонил голову, и теперь их губы практически соприкасались. — И я тебя все равно поцелую.