– Это вообще не мое!
Ответ Федотова прозвучал настолько резко, громко и, я бы сказала, истерично, что даже я, далекая в общем-то от допросов дама, поняла – что-то здесь не то. От чужого так резко не отмежевываются. Именно так понял и майор Здоренко. Ну этот-то оперативный зубр наверняка замечал все, что нужно.
– Не твое, стало быть? – ласково-ласково спросил он Федотова.
– Нет! – Федотов не ограничился простым отрицанием. Он замотал головой и еще, по принципу индийского кинематографа, приложил обе ладони к груди, потом помахал ими перед собой. – Гараж – мой, не отказываюсь. А что здесь – понятия не имею! И нечего вешать на меня все подряд.
– Как интересно заговорил… – Майор Здоренко чуть ли не языком зацокал от восхищения, поглядывая на Федотова почти что с любовью. – Ах как красиво заговорил, дорогой ты мой человек! Ну что ж, посмотрим и без тебя, но имей в виду, дорогой мой, если я там обнаружу что-то любопытное да с твоими отпечатками сверху, я тебе слова эти припомню, так и знай.
– Как хотите, – почти прошептал Федотов.
– Что ты сказал, касатик? – Майор откровенно издевался, потому что явно чувствовалось: в колодце есть что-то настолько значимое, что Федотов аж трясется от страха.
– Я сказал: как хотите, – хрипло повторил Федотов.
– Не как хочу, а так и будет! – похлопал майор Федотова по плечу.
Хлопал он несильно, но от каждого прикосновения Федотов вздрагивал, как пугливый котенок, и съеживался.
– Не твое, говоришь? – словно смакуя, повторил майор Здоренко. – Ну смотри, а то потом захочешь признаться в чем-нибудь, да будет уже поздно. Другие тебя опередят, и получишь за все и за всех…
Майор подождал, но Федотов больше ничего не сказал. Стоял, склонив голову, покусывая губы, и было видно, что человек принял какое-то решение и теперь готов держаться его твердо и до конца.
Здоренко подозвал стоящих рядом оперативников.
– Ну что ж, будем поднимать крышку… – сказал он.
Молодые ребята-оперативники, помудрив над деревянным щитом, закрывавшим колодец, подобрали валяющийся в стороне кривой дрын и поддели им крышку.
– Что-то тяжело идет, – пробормотал один из них. Второй подошел на помощь, и, скрипнув то ли доской, то ли суставами, а может быть и тем, и другим одновременно, они стали сдвигать крышку в сторону.
В это время Маринка потянула меня за рукав.
– Что тебе? – спросила я, оборачиваясь.
– А вот если бы у нас была видеокамера… – начала она свою любимую песенку этого периода, но я не стала слушать – и так было ясно, что она хочет сказать.
Я снова повернулась лицом к колодцу и увидела, что крышка уже сдвинута, но сдвинута как раз в нашу сторону, и поэтому не было ничего видно. Я схватила Маринку за руку и потащила ее в обход, пробиваясь к лучшим зрительским местам этого жизненного театра. Нам пришлось сделать приличный кружок, потому что сперва мы обошли майора, стоящего на краю колодца вместе с Федотовым, потом двух оперативников, потом наткнулись на кучу грязного и ржавого металлолома, притаившегося в кустах.
Пока мы, оберегая каблуки да и все остальное тоже, пробирались мимо кучи утильсырья, оперативники уже достали фонарик и посветили им в глубь колодца.
– Не видно ни хрена, – проговорил один из них и ткнул один раз уже использованным дрыном в темное чрево колодца, словно хотел на ощупь определить его глубину.
Майор Здоренко в этот момент отклонился назад к Федотову и что-то спросил. Федотов отрицательно качнул головой и отскочил на шаг в сторону гаража.
– К-куда?! – рявкнул майор и одним прыжком настиг своего неожиданно прыгучего подопечного. – Что еще за дела?
– Это не мое! – завизжал Федотов. – Не надо!
В ту же секунду случились три происшествия, совершенно несоразмерные по своему значению, но я расскажу о них по порядку.
Во-первых, Маринка споткнулась, сказала «ой» и присела на левую ногу. А может быть, и на правую, сие не важно. А важно то, что, во-вторых, она дернула меня за руку резко вниз, я, не удержавшись, чуть не упала и очень неудачно приложилась коленом о какой-то кирпич. Кто ударялся коленом, тот поймет меня – больно до жути.
Я открыла было рот, чтобы высказать Маринке все, что о ней думаю, раз и навсегда, но тут…
Тут раздался взрыв.
Из колодца вырвался столб дыма и гари. На улице и так было темно, а тут мгновенно стало еще темнее. Я получила такой сильный удар в грудь, что отшатнулась назад, села на землю и придавила Маринке ногу. Маринка заверещала, но, наверное, больше от испуга.
Грохот от взрыва обрушился на меня, и сразу же заложило уши. С разных сторон – должно быть, все же сверху, но казалось, что именно с разных сторон, – посыпались мелкие камешки, или гвоздики, или не знаю даже что. Я закрыла лицо руками, низко наклонила голову и, наверное, тоже что-то закричала, не помню.
– Маринка! – хотела крикнуть я, но это у меня получилось как-то невнятно, и даже я сама, услышав свой голос, не поняла, что произнесла.
Внезапно настала тишина, но вокруг сгустился дым, сквозь который ничего не было видно. Единственной привязкой к реальности оказалась земля, на которой я сидела, и Маринкина нога, дергавшаяся рядом со мной. Я пощупала эту ногу, и она тут же меня лягнула. Вот так всегда! Но по крайней мере стало ясно, что Маринка жива и здорова.
– Это ты? – шепотом спросила она меня. – Или кто?
– Да я, я, – так же шепотом ответила я, опираясь на землю руками и вставая. Тут же я закашлялась, потому что черный дым, заполонивший все вокруг, был еще необычайно едок.
Кто-то закашлялся в стороне, где-то настойчиво и противно пела автомобильная сигнализация, и я, нащупав Маринку, тоже вставшую рядом, потащилась сама и потащила ее подальше от этого вонючего места.
Через несколько шагов меня начал душить нестерпимый кашель. Я старалась дышать пореже, но если и становилось легче, то только психологически.
– По… ох-х-х-жди! Кха! Тьфу, ка-кхая гхадо-кх-х-х, – хрипела сзади Маринка, но я поняла, что если мы не выберемся из этого тумана, то, как пелось в одной старинной протяжной песне, «никто не узнает, где могилка моя».
А мне еще замуж выходить.
Хотелось бы.
Наверное.
Неожиданно из нависшей вокруг нас гари вынырнула чья-то тень и прорявкала то ли совсем рядом, то ли чуть в стороне – попробуй-ка разберись в этой ситуации:
– Бойкова! Широкова! Живы? Вы живы?
Это был майор Здоренко.
– Д-ха! – прокашляла в ответ Маринка.
– Обе живы? – Майор, кажется, отдалился, а может быть, просто у него подсел голос, во всяком случае, второй вопрос прозвучал немного тише: – Точно обе живы?
– Да точно! Точно! – крикнула в ответ я и закашлялась.