– Он умер? Значит, сильно разволновался…
– Он был слишком стар. А вот придурковатого кладоискателя и его жену пришлось убрать – они были опасны и не слишком сговорчивы. То же касается одного уголовника, который помогал нам обосноваться в Тарасове. Он вообразил, что может рассчитывать на солидное вознаграждение. И вообще стал совать нос не в свои дела.
– Приплюсуйте сюда пару ваших соотечественников, – напомнила я. – Они-то чем провинились?
– Господа очень удобно подставились, – цинично объяснил Куницкий. – Грех было не воспользоваться. Тем более что это позволяло сразу убрать с доски еще две фигуры – ваших недалеких зарвавшихся приятелей. Они так до самого конца и не поняли, что мы все время следили за ними. Их оружие – никогда в жизни не получал лучшего подарка…
– Они могут преподнести вам еще один подарок, – заметила я. – Когда расскажут следователю, зачем сюда приехали.
– Не думаю, – хладнокровно ответил Куницкий. – Я предусмотрительно изъял у них карты, как и у вас, кстати. Вы были слишком беспечны, Ольга… А без карт ни один следователь не поверит в эти сказки, будьте уверены. И вообще, надеюсь, через три-четыре дня нас здесь не будет. Меня больше беспокоит тот болтун, который привез вас сюда. Но здесь мы тоже приняли меры… Пока мы с вами беседуем, неутомимый Макс, я думаю, уже подъезжает к городу. Вы вряд ли догадываетесь, но мы заложили в машину Барабаша заряд взрывчатки с радиоуправляемым взрывателем. Я заметил, что гараж у этого человека находится под домом. Это очень удобно, потому что надо убирать и его супругу тоже.
– Вы просто мясник! – вырвалось у меня.
– Вы слишком эмоциональны, – поморщился Куницкий. – Я же не обижаюсь на вас за то, что вы горите желанием подвергнуть меня неотвратимому наказанию. Если бы это вам вдруг удалось, я бы не стал клеить вам обидные прозвища. Вспомните, что я вам говорил насчет рода людского. Это закон. И эмоции здесь ни при чем.
– Есть и другие законы, герр доктор, – возразила я. – Пока я не могу обратиться к их помощи, мне придется довольствоваться эмоциями.
– Придется, видимо, с этим смириться, – сказал Куницкий. – Не вижу, каким образом вам помогут ваши законы…
Он старался держаться уверенно, но при этих словах он слегка запнулся, и я поняла, что он вспомнил о Викторе. Несмотря на браваду, Куницкий был обеспокоен тем обстоятельством, что один свидетель все-таки сумел уйти из-под его контроля, хотя старался этого мне не показывать.
Но сейчас его беспокоило не только это. Он вдруг забыл про меня и повернулся к двери, напряженно прислушавшись. Что его так насторожило, я не поняла. Сама я ничего не слышала, может быть, потому что была сосредоточена совсем на другом.
Я тоже пока не видела, каким образом закон может за меня заступиться. Поэтому подспудно меня неустанно терзала одно инстинктивное желание – бежать! Я старалась не обращать на него внимания, потому что бежать, откровенно говоря, было некуда.
Но в тот момент, когда Куницкий на секунду отвернулся, инстинкт самосохранения вырвался наружу. Он попросту не оставил мне времени на раздумья. Руки мои машинально схватили стоящую на камне тяжелую лампу, и, прежде, чем Куницкий успел обернуться, я со всего размаха шарахнула его этой лампой по голове.
Все-таки мужчина он был хоть куда. Думаю, немногие после такого удара сумели бы остаться в вертикальном положении. Куницкий сумел. Может быть, на той секретной службе, где он совершенствовал свой профессионализм, сотрудников регулярно лупили по головам, чтобы выработать иммунитет. Одним словом, Куницкий не вырубился.
Но несколько секунд я все-таки выиграла. Как ни странно, лампа не погасла, даже упав на пол. Она продолжала тускло высвечивать облезлые каменные стены, покрытые гротескными устрашающими тенями, и скорчившуюся фигуру на миг оглушенного Куницкого, схватившегося руками за голову.
Несмотря на боль в боку – позднее выяснилось, что у меня сломаны два ребра, – я птичкой выпорхнула из темницы. Во всяком случае, так мне показалось. В запале я даже успела захлопнуть за собой железную дверь и на ощупь задвинуть засов.
Едва я успела это сделать, как изнутри дверь сотряс могучий удар, затем другой. Но спасительница-дверь даже не шелохнулась. Только тогда я позволила себе обессиленно привалиться спиной к стене и перевести дыхание.
В этих подземельях было темно, как в брюхе у кита или, если угодно, как в могиле. Принципиального значения это не имело. Главное, я не представляла, в каком направлении двигаюсь, и не свалюсь ли я в следующую секунду в некую бездонную яму, оснащенную на дне металлическими наконечниками. У меня не было ни зажигалки, ни спичек – все осветительные приборы остались в распоряжении Куницкого. Но, в общем, мне было грех жаловаться – для меня его волшебная лампа сделала уже столько, что и Аладдин бы, наверное, позавидовал.
Еще меня поначалу сильно нервировало поведение Куницкого. Он шумно бился в дверь, орал и даже дважды выстрелил из пистолета. Кажется, он хотел привлечь этим внимание своих сообщников. Но до меня быстро дошло, что звуки в этом каменном мешке глохнут, не успев добраться не то что до поверхности, но даже до первого поворота подземного коридора.
А поворотов я обнаружила несколько. Пробираясь на ощупь, я подолгу гадала, сворачивать мне или идти прямо, – маршрут, которым меня вел сюда Куницкий, совершенно изгладился из памяти. Наконец в каком-то из ответвлений лабиринта повеяло сквозняком, и я решилась рискнуть – там, где ветер, там должна быть и свобода, предположила я.
Руководствуясь этим афоризмом, я двинулась по узкому проходу, тщательно ощупывая каждый сантиметр пути, – призрак страшной ямы по-прежнему не давал мне покоя. Однако ям мне не попадалось. Зато поджидала другая беда. Проход начал заметно сужаться и вскоре превратился в самый настоящий звериный лаз, по которому приходилось пробираться едва ли не на корточках. Камни здесь были холодными и скользкими на ощупь – на них росла какая-то плесень и ползали, кажется, мокрицы. От всей этой живности кожа у меня покрывалась мурашками.
Но я стоически терпела и упорно пробивалась вперед. Одежда моя была вся уже вымазана в грязи, и вид у меня, должно быть, был весьма жалкий. Где-то глубоко в подсознании ворочался животный страх, который мне пока удавалось перебарывать, но я не была уверена, что он не вырвется наружу, если вдруг подземный ход, которым я пробиралась, не закончится тупиком.
Не знаю, сколько продолжались мои мучения – мне показалось, что вечность. Вдруг впереди появилось какое-то смутное узкое пятно. Я еще активнее заработала руками и ногами и через минуту совершенно ясно увидела перед собой светящуюся щель, из которой лился свежий лесной воздух.
С большим трудом я все-таки протиснулась в эту щель, преодолевая острую боль в боку, и наконец выползла наружу. Обессиленная, я упала на землю и несколько минут лежала неподвижно, не в силах поверить, что все закончилось. Закончилось ли? Я подняла голову и осмотрелась.