Юля бегло окинула слабо освещаемую приборную панель, торчащий из нее, протянутый к ней штурвал, затем перевела взгляд на темный монитор, который, казалось, также всматривался в нее с таким же притворным любопытством, но думала сейчас далеко не об этом. Нет, где-то на задворках ее разума размахивали транспарантами несколько мыслей, пытавшихся сосредоточить ее внимание на том, что управлять этой штуковиной окажется не по зубам, что весьма зря она рискнула покинуть башню. Но их старания были всего лишь мирным страйком десятка шахтеров у стен мэрии по сравнению с той стотысячной революцией, что происходила на главной площади.
Отдаленно скрипнул люк десантного отсека.
— Там никого нет, — послышался голос Змея, немного приглушенный. — Попробую перескакнуть. Раз… два…
Снова скрипнул люк, и короткая возня, сопровождаемая побрякиванием сталкерского снаряжения и несколькими бранными выражениями враз сменилась полной, непробиваемой тишиной. Быстро и внезапно, словно произошел обрыв кинопленки.
Юля напряглась, будто собиралась принять эстафету от рвущегося прочь из тьмы Змея, но… Только тишина, долбящая в висках, в эту минуту правила миром. Только завывание холодного, промозглого ветра. Только нервный озноб, время от времени пробивающий тело юной воительницы как электрошок.
Никто не впрыгнул в башню «Бессонницы»…
— Змей, — сначала тихо и несмело позвала она, вскинув голову кверху. — Зме-ей.
Тишина…
— Зме-е-е-ей! — гулкий оклик, забившийся в многочисленные углы водительского отсека, вернувшись, больно ударил ее по барабанным перепонкам, но наружу так и не вырвался.
Это все равно что кричать в гробу, — пришло ей на ум.
Вспомнился пустынный Киев в ту минуту, когда она впервые в жизни поднялась на поверхность. Мертво и холодно вокруг. Гудящий пробитым горлом сквозняк. Истлевшие кости легковушек. Местами вздутый, как простроченная банка тушенки, местами раскрошенный, словно по нему ступал динозавр-гигант, асфальт на дорогах и тротуарах. Кажущиеся покрытыми гигантской паутиной, а на самом деле взборожденные глубокими трещинами многоэтажные дома. Желтые, как клыки, осколки окон. И никого вокруг… Ни единой живой души, окромя мерзких тварей за спиной….
И тишина…
Тишина…
— Змей! — приподняв тяжелый люк, выкрикнула она, но выглядывать наружу не стала — страх оказаться в большой волосатой липище оказался сильнее всякого любопытства. — Зме-ей!
Былое чувство защищенности, сомкнувшееся над ее дрожащей душой панцирем из десятимиллиметровой брони, нынче беспомощным детенышем барахталось в осознании того, что убежище незримым образом превратилось в безвыходный могильник. Лодка, которая спасла ее от акул, теперь неслась на рифы!
Приподняв люк еще выше, она снова и снова звала Змея, вращая головой во все стороны. Тени — настоящие и дорисованные воображением — продолжали свой безудержный аллюр вокруг попавшейся в ловушку Юли. Она старалась не обращать на них внимания. С безудержным остервенением она приказывала себе перестать вздрагивать от каждого призрака, мелькнувшего в свете прожектора, но поджилки все равно тряслись как в лихорадке, а кадык ходил что та болванка, которая вбивает в землю сваи.
Юля больше не думала о себе. Высунувшись по грудь и сложив у рта руки рупором, она звала Стахова, Змея, Бороду. Звала, ощущая каждой клеточкой своего тела, что ее никто не слышит.
Никто.
— Лек? — вытянув шею, заглянул на кухню Крысолов.
Ровно выставленные ряды посуды, чистые мойки, нарезочные столы из нержавеющей стали, над которыми, запальчиво отражая назойливые блики фонаря, поблескивали на специальных подставках набор кухонных ножей разной величины, разливные ложки и прочие принадлежности, без которых прежний человек не представлял себе кухни.
Лека же там видно не было.
Между тем шорох, который привлек внимание Крысолова, тот, что доносился из темного пространства между большим двухдверным холодильником с наклеенным на одну створку плакатом, на котором была изображена земля и ядерная вспышка, и самым дальним пустым пристенным столом, не прекращался.
— Лек? — еще раз позвал Крысолов, всматриваясь в плотное сплетение теней между холодильником и дальним столом, к которому луч жидкого света его фонаря практически не доставал.
— Может, он пошел на выход? — шепотом озвучил догадку Секач.
— Это вряд ли, — качнул головой Кирилл Валериевич, не спуская глаз с места, откуда доносился слабый шорох, но так и не решаясь переступить порог кухни.
На несколько секунд в кафе застыла такая густая, непробивная тишина, что, казалось, можно было услышать, как звенит нить накаливания в фонариках. А потом ее разорвал резкий вскрик, донесшийся словно из погреба, и спешный топот пары ног.
Крысолов оглянулся на крик, перевел в ту сторону оружие и толкнул Секача в плечо, чтобы тот встал у стены, и сам слился с пожелтевшими обоями, направив свет в дальний конец коридора.
Стрелок взмыл по ступеням из нижнего этажа, куда указывала серебристая стрелка с надписью «Номера», запахавшийся, будто пробежал не меньше километра, побледневший лицом, с выпученным глазом и перекошенным ртом. Винтовка бесполезно болталась на его шее как дурацкий амулет.
— Номерок хотел снять? — не преминул случая подшутить, тихо сказал Секач, зная, что его голос все равно потеряется в топоте удирающего непонятно от кого Лека.
Пропустив удирающего от невидимого преследователя, испуганного молодого сталкера себе за спину, Крысолов не сразу опустил оружие, продолжая всматриваться в темноту впереди.
— Там еще есть, да? — спросил он и Лек сначала закивал, а потом, поняв, что его не видят, с трудом выдавил: «Да…»
— Нужно отсюда убираться, — сказал Крысолов, но, повернувшись всем корпусом на ведущий к залу коридор, внезапно встал как вкопанный. Будто его кто-то выключил.
— Кирилл Валериевич… — непонимающим взглядом замеряя остановившегося начальника, сказал Лек. — Они там… Нужно уходить.
Висящая аккурат над головой Крысолова люстра, мертвая вот уже как три десятилетия, вдруг заискрилась, замерцала, словно под плафоны забились стаи мотыльков, и испустила тусклое сиреневатое свечение. На полу сразу же образовался ровный круглый островок света.
Затем он погас. На некоторое время, может на секунду. Затем вспыхнул вновь и замерцал.
Трое сталкеров, следуя примеру чуткого к подобным аномальным явлениям Крысолова, таращились на мерцающие лампочки как на приземляющуюся летающую тарелку. Никто не решался даже пошевелиться, будто превратившись в музейные восковые чучела, освещаемые хаотическими вспышками стробоскопа. А тишина стала такой давкой, что казалось, будто если сейчас ее никто не нарушит, из ушей фонтаном брызнет кровь.
— С нами кто-то играет, — нервным шепотом сказал Секач.