– Эй! – позвал Всеволод.
Ему не ответили.
Помедлив немного, Всеволод ступил вперед. На один шаг.
Если где-то там, в темноте, которая вовсе не была сейчас для Всеволода непроглядной, таится нечисть – мечи наготове. Если человек с нечистыми помыслами – мечи наготове. Но мечи – мечами, а осторожность все же не помешает.
Всеволод ненадолго задержался у входа в узилище. Вытащил из-за правого голенища нож. Коротким взмахом вогнал кривой засапожник под верхнюю петлю распахнутой двери. Клинок засел глубоко и крепко. Вот так-то оно спокойнее будет. Если его задумали запереть в темнице, сначала лиходеям придется войти сюда самим, а после в кромешной тьме нащупать и вытащить нож. Быстро и бесшумно сделать этого, разумеется, не удастся. А уж Всеволод не оплошает – успеет вернуться к выходу прежде, чем железная дверь захлопнется.
Он обошел весь каменный мешок, пропахший сыростью, добрался до противоположной стены.
Никто на него не нападал. Никто себя не обнаруживал.
Странно...
– Эй! Отзовись! Кто здесь?!
Ти-ши-на.
Всеволод весь обратился в слух. Ощупывая эту вязкую тишину темницы так, как это могут делать только лучшие воины сторожи. И – нащупал.
Частое-частое дыхание со слабым, на грани слышимости, посвистом. Будто кто-то ладонью зажимает себе рот, стараясь не крикнуть, не всхлипнуть, не выдать, и носом... одним только носом быстро-быстро, жадно-жадно втягивает воздух.
Вот здесь!
Вот отсюда звук!
Небольшой скомканный тюфяк в дальнем углу. Забитый под каменную нишу. Чуть присыпанный сопревшей соломой. Вспоротый сбоку. И лишь внимательно присмотревшись (вот где в полной мере пригодилась острота ночного зрения!), можно заметить: солома-то чуть подрагивает. Но ведь человеку здесь не спрятаться – мал тюфяк слишком, и места в тесной нише не хватит. Нет, взрослому человеку нипочем не...
«Неужели дите?!» – осенила внезапная догадка.
Мечей Всеволод, однако, не убрал – гнетущая атмосфера темницы к тому не располагала. Острием клинка подцепил распоротый край грубой мешковины, резко откинул вместе с соломенной маскировкой.
В тюфяке, в нише сидел щуплый отрок. Весь – в грязи, в соломе. Сжался в комочек. Колени – к подбородку. Шапка натянута на уши. Из одежды – рубаха да портки – большие, широкие, невесть где взятые, но явно не по мерке шитые. И дрожит всем телом. И глаза – зажмурены. И во рту – кулачок. Чтоб не закричать от ужаса.
Эко диво! Всеволод отступил. Мальчишка! Выжил там, где в первую же ночь пали взрослые и опытные мужи из дружины Всеволода. И вот, выходит, на чьей совести смерть Рамука...
– Ну, все, хватит хорониться! – Всеволод звякнул мечом о камень. Над самым ухом отрока.
Паренек дернулся, заскулил.
– Слышь, нашел я тебя. Прятки кончились. Вылазь!
Не вылезал...
Всеволод сообразил: да ведь малец-то небось русского не разумеет. А как сказать по-угорски, он не знал. Всеволод повторил по-немецки:
– Вылезай, говорю!
– Э-э-э... у-у-у... и-и-и, – донеслось в ответ что-то невразумительно-плаксивое.
Похоже, немецкий тут тоже не подойдет. Ладно, толмач Бранко поможет. Или Золтан растолкует что нужно.
– Ну, давай, давай, поживей. Вреда не причиню, не бойся, и за собаку бранить не стану. – Всеволод снова перешел на русский, стараясь пронять отрока не смыслом слов, а лаской в голосе.
Даже мечи спрятал.
В тюфяке снова всхлипнули. И тихо-тихо простонали.
– Эт-ту-и пи-и пья! – разобрал Всеволод.
И вздрогнул.
Сразу не поверил. Решил – ошибся. Ослышался.
– Что?!
– Эт-ту-и...
– Что ты сказал?!
– ...пи-и пья...
«Я – добыча другого», – вот что говорил ему плачущий отрок.
Невероятно! Паренек не только избежал клыков упырей, но и повстречался с оборотнем. И опять-таки – выжил!
А может, он здесь спасается вовсе не от кровопийц? Может, и знать о них не знает? А прячется от волкодлака? Или не прячется? Или просто ждет смертного часа? Ждет, когда явится хозяин, объявивший его своей добычей.
– Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! – все твердил и твердил без умолку перепуганный отрок.
А если волкодлак тоже где-то здесь? А если мальчишка всего лишь приманка?
Всеволод быстро огляделся. Нет, в темнице по-прежнему, кроме них, никого.
– Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья!
– Да перестань ты скулить! – не выдержал Всеволод. – Вылезай!
Снял перчатку. Потянулся к отроку, намереваясь вырвать того из ниши и тюфяка. Схватил. Руку больно кольнуло.
– Эй! Ты что, спятил?!
Всеволод отдернулся.
На тыльной стороне ладони – небольшая ранка. Не ранка даже – так, кровоточащая царапина. Чем это стервец? Укусил? Нет, на следы зубов не похоже. Каменным осколком, наверное. Или уж скорее иглой какой из пыточного арсенала. Не видать – руки прячет, гаденыш. Да, с норовом отрок...
– Ладно, храбрец, – процедил Всеволод сквозь зубы. – Не желаешь идти со мной – оставайся здесь. Неволить тебя не буду. Дожидайся нечисть, раз она тебе милее.
Нарочито громко шурша соломой, Всеволод направился к двери. Нянчиться с дитем ему сейчас недосуг, а безразличие порой оказывается действеннее уговоров и угроз.
Уже у самого выхода Всеволод услышал сзади шорох. Обернулся. Отрок выползал-таки из своего убежища.
– Ступай сюда, – позвал русич добровольного пленника городской тюрьмы.
Не беда, что не понимает, пускай идет на голос.
– Я у двери.
Всеволод вытащил засапожник, блокировавший дверь. Скрипнул пару раз ржавыми петлями, дополнительными звукам давая понять, где находится.
Отрок шел к двери. Шел уверенно, совсем не так, как обычно человек, лишенный света, пробирается по незнакомому темному помещению. Судя по всему, мальчишка пробыл здесь долго и прекрасно ориентировался даже в кромешном мраке.
Всеволод снова протянул руку. Коснулся худенького плеча:
– Держись за меня.
На этот раз колоть его не стали. Отталкивать – тоже. В ладонь легла тонкая дрожащая ручонка.
Вдвоем поднялись в пыточную. Молча обошли придавленного Рамука.
Коридор.
Комната.
Тяжелая входная дверь с треугольным окошком.
Вышли из узилища на улицу. И вот тут...