Спорить с ним не имело никакого смысла: этот человек был скользким, словно угорь, как по роду своей деятельности, так и по натуре, и любое его слово могло оказаться ложью.
— Хорошо, — холодно сказал он. — В таком случае позаботьтесь о том, чтобы эти отчеты не попались на глаза кому-нибудь еще.
— О, теперь я вижу, что вас заботит на самом деле, мистер Винтер. — Несмотря на профессионально-почтительную интонацию, Келтон явно над ним издевался. В глубине души Даниэль был рад, что их разделяет кресло и стол. — Но вам не о чем беспокоиться. Мы не обнаружили ничего компрометирующего в ваших отношениях с мисс Стиворт. Так, совместные прогулки при луне, пару раз вы вместе засиживались допоздна в офисе… Ну и один или два раза почти невинных эпизода вроде якобы случайного падения в цветочную клумбу.
— Послушай, ты ублю…
— О, я не понимаю, что могло вас так смутить. — От заискивающего тона не осталось и следа. Келтон едва не смеялся ему в лицо. — Ваш брат не придавал значения таким пустякам. Его это даже забавляло. Он знал, что у вас нет ни единого шанса. Мисс Стиворт охотилась за более крупной добычей.
Кровавая пелена опустилась на глаза Даниэля, что было пострашнее самой непроглядной тьмы. Рука его судорожно нащупывала костыль. Вон отсюда, немедленно вон! Иначе он за себя не ручается — и, даже будучи слепым, убьет этого подонка.
— Мой адвокат позвонит вам завтра в одиннадцать, — сквозь зубы процедил он, отступая туда, где, по его расчетам, была дверь. — В ваших интересах, чтобы к полудню эти отчеты оказались на моем столе.
— Подожди. Давай не будем входить в дом.
Несмотря на ее робкие попытки заговорить, обратная дорога прошла в полном молчании. Даниэль напряженно думал о чем-то своем, и сейчас Лесли едва не вздрогнула, услышав его голос. Когда он, шатаясь, выбрался из кабинета Келтона, она бросилась навстречу, чтобы помочь, и ощутила, что его трясет. Лесли терялась в догадках, отчего Даниэль пришел в такое возбуждение. Приемная, где она дожидалась окончания визита, с умыслом или без оного, была начисто лишена каких-либо признаков, позволяющих судить, чем занимается хозяин офиса.
Лесли уже смирилась с тем, что остаток дня не сулил ей ничего хорошего, но неожиданное предложение Даниэля затеплило в ее сердце надежду. У нее перехватило дыхание, и, растерянная, она не сразу смогла ответить.
— Конечно. А что мы будем делать? — спросила она наконец.
— Не возражаешь, если мы посидим в парке? Недолго.
Возражать?!
— Прекрасная идея, — подхватила Лесли и взяла его под руку. Обойдя дом, они направились в сад, откуда открывался великолепный вид на залитую лунным светом бухту. — В такой вечер не грех погулять.
Здешние места Даниэль знал как свои пять пальцев. Шаги его стали увереннее, и Лесли уже не приходилось поддерживать его за локоть. Вскоре они подошли к стоящей у самого обрыва скамейке.
— Судя по запахам, вечер действительно прекрасный, — заметил Даниэль, усаживаясь и пристраивая рядом костыль. — Садись ближе, Лесли, и расскажи мне, что происходит вокруг.
Присев, она огляделась.
— Небо совершенно чистое и черное, как бархат. Лунная дорожка на воде и миллионы ярких звезд. Кажется, они так близко, что можно дотронуться рукой.
Даниэль издал довольный звук, похожий на мурлыканье.
— Знаешь, — сказал он, — в джунглях никогда не увидишь такого неба. Деревья слишком высокие, а их ветви вверху густо переплетены. Ощущение такое, словно тебя посадили в темный влажный кокон. Но там по-своему красиво.
— Наверное, — задумчиво сказала Лесли, пытаясь представить себе мир, где нельзя увидеть звезд.
Некоторое время они молчали. Даниэль, запрокинув голову, подставил лицо звездам, как будто хотел кожей ощутить их призрачный свет.
— Завтра Флетчер снимет повязку, — негромко проговорил он через несколько минут. — Давай опять придем сюда вечером и вместе полюбуемся на звезды.
Ошеломленная, Лесли безмолвно уставилась на него. Язык отчего-то опять перестал ей повиноваться.
— Лесли? — Не дождавшись ответа, Даниэль осторожно протянул к ней руку, и пальцы его коснулись ее длинных, разметавшихся по плечам волос. — У тебя очень красивые волосы, — сказал он, опять меняя тему разговора. — Темные… как кофе. На солнце они кажутся чуть светлее, но мокрые становятся совершенно черными. А сейчас… — Он взял прядь волос в ладонь и приблизил к своему лицу. — Сейчас, при свете звезд они, должно быть, выглядят как полированное красное дерево.
«Кофе», «красное дерево» — не самые поэтичные сравнения в мире, но в устах Даниэля они звучали как стихи, и Лесли почувствовала, как тело ее охватывает дрожь.
— Твоя память льстит мне. — От волнения голос ее слегка вибрировал — так под легким бризом поверхность воды затягивается рябью. — На самом деле у них коричневый, какой-то мышиный оттенок.
— Нет, нет, — покачал головой Даниэль. — Я хорошо помню, как ты прекрасна. Я даже помню… — Он поднес ее волосы к губам и вдохнул их запах. — Еще до того, как коснуться их, я знал, какие они мягкие и шелковистые. Странно, я могу почему-то точно представить, как тяжелой горячей волной они рассыпаются по моей обнаженной груди.
Он знал! Сердце ее замерло, она почти не дышала. Конечно, он знал. К нему возвращалась память. Медленно и неосязаемо, словно кружившаяся над ними звездная пыль.
— С самого первого дня я постоянно думал о том, как ты прекрасна. Я… — Он запнулся и глубоко вдохнул. — Я мечтал о тебе. Разумеется, я не имел на это права, но ничего не мог с собой поделать.
Лесли все еще не осмеливалась заговорить, опасаясь потревожить это тоненький ручеек возвращающейся памяти. Пусть он превратится в поток, в наводнение, молила она про себя. Пусть он не иссякает, пока Даниэль не вспомнит все.
Он отпустил ее волосы и слегка наклонил голову. На лице его появилось чуть озадаченное выражение. Удивление звучало и в его голосе, когда он опять заговорил:
— Странно, не правда ли? Все эти мечты не покидают меня, несмотря на то что случилось. Тот вечер разбил вдребезги мою жизнь, но не смог выбить из головы все эти фантазии. Они так же мучительно-реальны, как и прежде. Я по-прежнему представляю, как бы я сжал тебя в объятиях, какой вкус у твоих губ, как затрепетало бы твое тело, когда я…
Прежде чем Лесли успела опомниться, с губ ее слетел тихий стон, а рука, вопреки ее воле, легла на колено Даниэля. Ей так хотелось напомнить ему, что его фантазии были гораздо большим, чем просто игрой воображения, неизмеримо большим… Но она только и смогла произнести:
— О, Даниэль…
— Удивительно, насколько живо я представляю себе все, что касается тебя, — глухо продолжал Даниэль — Мне известно, что, когда ты захочешь, чтобы я тебя обнял, голос твой будет звучать именно так.
— О, Даниэль… — опять начала Лесли и вновь, не в силах договорить, умолкла.