— Да, — не моргнув, ответил он.

Она закрыла глаза, судорожно сглотнула и снова подняла веки.

— Что они должны думать обо мне? — Она прижала холодные руки к горячим щекам. — Что я заарканила мужчину, чтобы он стал отцом ребенка своего брата? Или что я обманывала мужа?

Раздражение вспыхнуло у него в глазах. Но он не отпускал ее взгляд и положил руку ей на живот. Она чувствовала прикосновение каждого его пальца.

— Мои друзья не осуждают знакомых. Но даже если бы и осуждали, мне дела нет, кто что подумает. Я буду отцом этого ребенка.

У нее горло свело судорогой. Она не могла дышать. Глаза начало щипать от слез. Она яростно моргала, стараясь прогнать их. Слезы — признак слабости. И каждый раз, когда она плакала при Бретте, он уходил, нанеся еще одно оскорбление.

— Ну-ну. Не надо. — Сойер повернул ее лицом к себе, обнял и прижал к своему плечу. Под ее щекой глухо билось его сердце. Она едва сдерживала рыдания, вызванные его неожиданной нежностью. Его запах окутывал ее, доброта смягчила горечь сердца.

— Я не хотел доводить тебя до слез. — Указательным пальцем он поднял ее подбородок и смахнул слезинки.

Когда он наклонил к ней голову, рот оказался всего в нескольких сантиметрах от ее губ. Ей хотелось встать на цыпочки, прижать свои губы к его и найти забвение, какое он дал ей в ту ночь. Она облизала губы, и его глаза проследили за движением ее языка. В них засверкали такие знакомые ей искры. Он наклонился ближе.

Мэгги протиснулась между ними и заскулила, сообщая, что ей надо во двор. Линн поспешно отступила. Она потрепала собаку по загривку и мысленно поблагодарила ее за вмешательство. Целоваться с Сойером — колоссальная ошибка. Потеря контроля над собой всегда приводит к нежеланным последствиям.

Сойер прикрепил поводок к ошейнику Мэгги.

— Линн, теперь это твой дом. Если что-нибудь хочешь, не стесняйся. Мы с Мэгги пойдем погулять. Спокойной ночи.

Он вывел собаку через парадный вход и закрыл дверь за собой, стараясь не шуметь. Совсем не похоже на поведение Бретта.

Линн смотрела ему вслед. Чего он от нее хочет?

Глава шестая

У Сойера выскользнула из рук кружка с кофе и разбилась на кафельном полу. Он выругался. Неужели присутствие Линн в доме превратило его в недотепу?

Он никогда не жил в одном доме с женщинами. Даже с бывшей невестой. Пам хотела поселиться в его доме. Но не получилось, и это хорошо. Потому что она разорвала помолвку в ту же минуту, как узнала о его намерении оформить опеку над шестнадцатилетним братом.

Сойер взял совок для мусора и щетку и замел осколки. Заскрипела дверь спальни Линн. Значит, он ее разбудил. Проклятие! На лестнице раздались шаги. Она остановилась, когда он высыпал осколки в мусорный контейнер.

У него перехватило дыхание. Разрумянившееся лицо и голые ноги, выглядывавшие из-под короткого шелкового халата. До чего же она сексуальна! Чертовски сексуальна.

Одной рукой она отбросила назад волосы, а другой потуже запахнула халат.

— Прости, я проспала. Если ты дашь мне пару минут, я быстро что-нибудь приготовлю. И скажи мне, в какое время ты обычно завтракаешь. Обещаю, что отныне еда будет готова, когда ты спустишься вниз.

— Я не жду, что ты будешь готовить мне завтрак.

— Не ждешь? — Брови сошлись. В глазах подозрительность.

— Я сам могу себе приготовить. — Он постучал пальцем по коробке с хлопьями, стоявшей на полке.

С ее лица медленно сходило выражение озабоченности. Появилась слабая улыбка, расслабились плечи и спина. Взгляд заскользил по его фигуре. Голая грудь, гимнастические трусы, которые он надел лишь потому, что она была в доме.

Линн залилась краской. Из-под полуопущенных ресниц она рассматривала его лицо, потом отвела взгляд и отвернулась.

— Кажется, я слышала звон?

— Я уронил кружку. Прости, что разбудил тебя, — мрачно проговорил он и прокашлялся.

— Я сейчас буду готова. Ведь ты еще не брился?

Он перехватил быстрый взгляд голубых глаз, но она мгновенно потупилась и потуже затянула пояс на халате.

— Нет, сегодня мы не поедем в офис. До встречи с оценщиком ты можешь отдохнуть, полежать в бассейне, задрав кверху ноги.

— Ты собираешься так проводить время? — Она подняла руку и пригладила волосы. Халат соскользнул с плеча, открылась узенькая бретелька ее ночной сорочки.

О боже! Ему нельзя думать о том, что она носит или не носит под халатом. Он не мог дышать от подобных мыслей. Стиснув зубы, Сойер захватил скользкий материал ее халатика и натянул его на плечо. Сжав кулак, отступил к тостеру, чтобы она не заметила, какое сильное воздействие оказывает на него.

— Я собираюсь покрасить панели в столовой.

— Тебе не понадобится моя помощь?

Конечно, добавочная пара рук поможет выполнить работу быстрее. Но только если он сумеет не отвлекаться и думать о деле.

— Поступай как хочешь. Краска не токсичная. И комната хорошо проветривается. Если ты выдержишь запах, я не откажусь от помощи. Дом большой, и, честно говоря, на ремонт каждой комнаты уходит уйма времени.

— Тогда рассчитывай на меня. Если я собираюсь здесь жить, то по крайней мере помогу тебе обновить дом. Ты уже многое сделал, и очень хорошо.

— Спасибо. Завтрак?

Она почему-то колебалась.

— Мне надо бы одеться, привести себя в порядок… Я спустилась потому, что подумала, может, ты поранился.

Он не привык, чтобы кто-то о нем заботился. Кроме Опал, которая иногда давала ему материнские советы, последние десять лет он даже слов таких не слышал.

— Линн, не забывай, это не отель, это твой дом. Тебе не обязательно одеваться и краситься, прежде чем ты выйдешь из комнаты. Если хочешь, черт возьми, можешь целый день разгуливать в пижаме. — Он надеялся, что она не будет этого делать.

В кухню неторопливо протрусила Мэгги и прижалась носом к ладони Линн. Линн наклонилась и приласкала собаку. Халат задрался до самого предела. Сойер чуть не проглотил язык. Практически он ощущал ладонями ее атласную кожу. Он едва сдержал стон.

— Ладно. — Линн мечтательно посмотрела на кофейник. — А кофе мне не полагается.

— Мы приготовим без кофеина.

— Дело не в этом. Пока он мне не подходит ни в каком виде.

Сойер достал из буфета стакан и поставил перед ней.

— Сок и молоко — в холодильнике.

Сойер положил на тарелку тосты, отнес к барной стойке и подвинул к ней. Снова вернулся к тостеру, положил в него новую порцию хлеба. Мысли его уже были далеко отсюда. Его по-прежнему не отпускала боль утраты. И в то же время муки ревности. Четыре с лишним года Бретт завтракал с Лини. Годами видел ее спящей, а по утрам взъерошенной и такой сексуальной. Или она всегда спускалась вниз одетая и накрашенная.