– Что?!
Ну почему из этого клятого магистра слова приходится вытягивать, как жилы из упрямого полонянина?!
– Нахтриттер вышел из Мертвого озера. Шоломонар вступил в наш мир, русич.
– Что?! – внутри у Всеволода все оборвалось.
– Он сам и все его воинство приближаются к Серебряным Вратам.
– Что?!!!
Бернгард вздохнул:
– Начинается Набег, русич, настоящий Набег – вот что. Нахтриттера и подвластных его воле тварей уже сейчас можно увидеть со стен.
– Ты лжешь?! Опять?!
Или… или все же нет? Всеволод не знал точно. Всеволод колебался.
Бернгард невесело усмехнулся, будто читая его мысли:
– Ты сможешь выяснить все сам, когда поднимешься наверх. Только там ты убедишься в правдивости или лживости моих слов. Ну а пока… Пока просто отойди в сторону и отдай мне это…
Бернгард смотрел на саркофаг. Но речь, конечно же, шла о содержимом каменного гроба. Об Эржебетт. О ведьминой дочери, о лидерке-волкодлаке, о Черной Княгине, о Пьющей-Любящей. Даже нет, не так – о ее содержимом. О пожранной и испитой темной тварью крови Изначальных. О великой силе, таящейся в той крови.
– Просто поверь и просто отдай ее мне, русич, – вкрадчиво, но настойчиво увещевал магистр. – Возможно, кровь Эржебетт еще поможет нам все исправить.
– Послушай, воин-чужак, – слабо донеслось из саркофага – испуганное, умоляющее…
– Заткнись! – рявкнул на пленницу Берн-гард. И вновь повернулся к Всеволоду: – Не ее слушай, русич, – меня. Слова темной твари лживы.
«А твои? Насколько правдивы твои слова, Бернгард?»
Что-то смущало Всеволода. Что-то мешало принять на веру все услышанное от тевтонского магистра полностью и безоговорочно. Как ни крути, но много, слишком много таилось в его словах опасной недосказанности. Лидерка – та хоть может открыться при прикосновении. Да, открыться по своему желанию, да, настолько, насколько захочет, но зато без лжи. С Бернгардом такое не выйдет.
– Я вижу, ты все-таки не веришь мне, русич. Или над тобой еще властны отголоски былых чар Эржебетт?
– Чары тут ни при чем. – Всеволод вперился в собеседника тяжелым взглядом. – Но как я могу целиком доверять хозяину замка, в котором неведомые упыри испивают моих дружинников? Как доверять тому, кто не желает говорить всей правды?
– А всегда ли ты готов принять правду? – криво усмехнулся Бернгард. – Всю? Однажды я уже пытался тебе сказать правду об Эржебетт. И что? Тот. кто сам желает быть обманутым, не внемлет чужим словам и советам, покуда не дойдет до истины собственным умом. В случае с Эржебетт я помог тебе, чем мог. Рассказал о страхе в глазах темной твари и о Мертвом озере, страшащемся серебра. Тебе оставалось только сравнить два этих страха, найти в них общее и сделать выводы. Но сейчас времени помогать тебе у меня нет.
– На самом деле его не было и раньше. – Всеволод сокрушенно покачал головой. – Тебе следовало с самого начала отнять у меня Эржебетт силой, раз уж я оказался настолько слеп, что не узрел очевидного. Так было бы лучше. Для всех.
– Нет – хуже. Много хуже. Отнимать силой – значит, проливать кровь. В неразумной, ничем не оправданной сече могла пролиться и твоя кровь, и ее. Тратить так глупо сильную кровь Изначальных – непозволительное расточительство. Да и обычная человеческая кровь… Зачем понапрасну губить твоих и моих воинов в бессмысленной междоусобной рубке?
– Думаешь, их меньше погибло за время ночных штурмов, пока ты открывал мне глаза на сокрытую суть Эржебетт?
– Здесь, в Серебряных Вратах, гибель гибели – рознь, – задумчиво промолвил Берн-гард.
– Не понимаю. Такого – не понимаю.
– Тебе это и ни к чему. Пока. Пока от тебя требуется другое. Согласие.
– С чем?
– С тем, что мы по-прежнему – союзники. С тем, что сильная кровь должна закрыть границу миров. С тем, что это будет кровь Эржебетт. С тем, что ей предстоит подохнуть на берегу Мертвого озера той же смертью, которая настигла ее мать.
Тихий стон, полный ненависти, донесся из саркофага. Стон и заковыристое ругательство.
– Что, лидерка? – злорадно процедил Берн-гард. Магистр торжествовал. Магистр надсмехался. Магистр издевался. – До сих пор стоит перед глазами та картинка, а? Помнишь, как голова Велички плавает в озере? Как кровь оседает на дно? Как мертвые бельма пялятся сквозь воду? Как колышутся черные локоны? Ну так помни, тварь, помни!..
Эржебетт уже не стонет – всхлипывает.
– Перестань, Бернгард, – попросил Всеволод, не понимая смысла подобных словесных измывательств.
Но – не был услышан.
– Ах, тебе не нравится, тварь?
Эржебетт плакала и поскуливала. Бернгард, не отводивший глаз от каменного саркофага, ярился все больше. Никогда прежде Всеволод не видел невозмутимого тевтонского старца-воеводы в таком состоянии.
– Думала, разгрызешь, расцарапаешь руку до мяса, сунешь ее в брешь, прольешь кровь на кровавую стену, тупо повторишь шепотком уворованное заклинание – и тем проведешь меня? И обманешь? Так думала, да?!
Ах, вот оно что… Магистр попросту не мог простить Эржебетт своей ошибки. Той… там… тогда – на берегу Мертвого озера.
– Надеялась перевязать рану клоком грязного подола, затянуть повязку зубами и спастись? И вернуться? Вновь выбраться на бережок, с которого тебя спихнула твоя клятая мамаша? Укрыться и переждать надеялась?
Да, Бернгард не мог простить Эржебетт. Не мог забыть давнего своего промаха. И оттого в нахлынувшей ярости тевтонский магистр забылся сам. Когда накопившаяся ненависть, взломав все препоны, выплеснулась-таки наружу, Бернгард допустил новую ошибку. Быть может, еще более серьезную, чем прежде.
– А слившись воедино с Пьющей-Любящей и оборотаем и пройдя через кровавую преграду, ты вообразила, что все твои надежды оправдались? – не унимался магистр.
Всеволод больше не встревал в затянувшийся страстный монолог. Всеволод лихорадочно соображал. Откуда?! Откуда Бернгард мог знать? Все знать? Так точно знать? Дело-то ведь даже не в сорвавшихся сгоряча словах – «оборотай» вместо «вервольфа», «Пьющая-Любящая» вместо «лидерки». Дело в другом.
«Разгрызешь, расцарапаешь руку до мяса, сунешь ее в брешь, прольешь кровь на кровавую стену, тупо повторишь шепотком уворованное заклинание…» Разгрызешь, расцарапаешь… руку до мяса… на кровавую стену… СТЕНУ – не черту, не границу! Стену, которую можно узреть только с той стороны Проклятого прохода!
Откуда…
«Надеялась перевязать рану клоком грязного подола, затянуть повязку зубами и спастись?» Клоком подола… затянуть зубами…