— И я его знаю, — добавил Валерик.
— И я! — сказала Настя. — Хорошо знаю. Он чудесный человек.
Тут Настя приврала. Стаса она знала не так уж хорошо. Он внушал ей не дружескую симпатию, а скорее боязливое почтение.
Стас тоже Насти несколько опасался. Он не мог понять, как бывалый человек Самоваров решился жениться, да еще на такой девушке. Слишком молодая, слишком хорошенькая, да еще и художник! Стас Новиков всегда сторонился явных красавиц. Женщины гораздо менее молодые и привлекательные, чем Настя, безжалостно гробили мужские жизни — он это знал как никто. Уголовные дела, которыми Железный Стас занимался, были полны самых красноречивых примеров женского коварства. Супруга самого Стаса бросила его, сбежав в Нижневартовск с торговцем содой. Да, это закон: женщины только за то, что они женщины, требуют с мужчин непомерной платы. Впрочем, мужчины тоже часто попадаются скверные. Служа в уголовном розыске, Стас с годами сделался законченным мизантропом.
А вот Самоваров мизантропом не был. Он не замечал в прекрасной и любимой им Насте ничего зловещего. И эти двое парней — один серенький, другой чернявый, — сидевших сейчас на полуантикварном диване в его мастерской, тоже ему нравились. Только вот почему именно сюда они пришли со своими рассказами о покойнике на каком-то диване? Это все Настя! Она распускает слухи, что он, Самоваров, невероятно проницателен и запросто разберется в самой запутанной истории.
Тошке, надо сказать, Самоваров тоже понравился.
— Классный мужик, — сказал он Валерику, когда они закончили чаепитие и вышли на музейное крыльцо. — Ты видел, какие у него в шкафу чайники? А часы с маятником? Такие нечасто увидишь.
— Еще бы! Он серьезный коллекционер.
— Тогда у меня могут быть для него серьезные предложения.
Валерик только фыркнул и равнодушно двинулся по улице. А вот в Тошиковой голове, весь последний год забитой проблемами сериала, уже воздвигался план, как выманить для съемок кое-какие красивые вещицы у Самоварова. Может, и сам реставратор в какой-нибудь серии засветится вместе со своими коллекциями? Картинка бы получилась эффектная — антиквариат востребованная тема. Хорошо бы с Карасевичем посоветоваться! Только где теперь Карасевич?
— А что, Самоваров в самом деле друг майора? — спросил Тошик.
— Конечно. Он и сам в угрозыске служил. Я с ним в Афонине познакомился, у Кузнецова на даче.
— У того Кузнецова, которого грохнули?
— Ну да. Самоваров тогда вычислил убийцу. А потом я жил у старухи Лукирич на квартире. Ее обокрали, и сначала подумали на меня. Твой майор Новиков, кстати, первый и подумал.
— Вот гад! — возмутился Тошик.
— Да не гад, а обыкновенный мент. Они ведь в первую очередь кидаются на самое очевидное. Вот тут мне Самоваров как раз и помог.
— Слушай, а это идея! — крикнул Тошик и так радостно и внезапно пихнул Валерика в плечо, что тот отпрянул, наступив какому-то прохожему на ногу.
— Какая идея?
— Я расскажу маме про Самоварова.
— Но зачем? — изумился Валерик.
— Надо.
Тошка не стал делиться своими планами с Валериком. Теперь он учился сдержанности и строгости. Его безалаберная жизнь, прежде достойная школьника, не утомленного надзором, стала иной. Она изменилась бесповоротно. Он больше не лепил пластилиновых гоблинов. Заслуженный кастрат Пушок хотя снялся-таки в нескольких сериях «Единственной моей», но давно избавился от утомительной дрессуры. Отныне он сутками мирно дремал на шкафу. Тошкино детство, которое так долго продлевали мать и сестра, враз кончилось. Теперь у него было Дело и была Женщина. Поскольку Дело — сериал — застопорилось, идти ему было некуда. Разве что к Катерине?
Тошик знал, что Катерина репетирует сейчас в молодежной студии. Он отправился туда и проскользнул в темный зрительный зал.
Актеры и актрисы в это время ходили по пустой сцене. Они кричали и подпрыгивали, и Катерине совершенно не нравилось, как они это делают. Она тоже кричала на них своим глубоким ясным голосом, который крутой волной катился, долетал до самых дальних закоулков зала и звоном отдавался где-то наверху, на колосниках. Катерина не только кричала. Она широко раскидывала свои сильные белые руки или стучала кулаком по зачехленным спинкам зрительских кресел. Она взлетала на сцену по мелким ступенькам и сама показывала, как надо подпрыгивать и кричать. Один раз она даже упала на пол, на бурые доски сцены. Она тихо и плавно упала, будто оброненная шаль, будто у нее совсем не было ее крепкого тела.
Таким же образом попробовала падать и актриса в трико, куда более худая и тонкая, чем Катерина. Только накренялась актриса тяжело и осторожно, выставляя вперед на всякий случай то колено, то локоть. Она падала со стуком, злилась и снова падала совершенно безобразно. Какой-то актер, голый по пояс, смотрел на нее и усмехался. Сидел он в сторонке на стуле, расслабившись и выгнув дугой широкую красивую спину.
Эта спина и беспрестанно падающая актриса в трико очень напомнили Тошику Пикассо «голубого» периода. Он не хотел, но вспомнил вдруг и свое экорше, и этюды, на которых снег пора заменять травой. Вспомнил и то, как плохо умеет он рисовать. Вернее, совсем не умеет! Он ничто, вот Катерине и стало с ним скучно. Она сейчас даже на него не взглянула. Еще бы! У нее и доцент в наручниках, и этот актер с голой спиной, и все прочие мужчины мира, а он… Все кончено!
Тошик тихо поднялся с девятого ряда. Он всегда сидел в девятом ряду, когда бывал на Катерининых репетициях, — и она знала, что он там. Но сегодня он не нужен ей. Он сейчас уйдет, а Катерина даже не заметит.
Он ошибся. Катерина тут же послала свою властную голосовую волну:
— Антон!
Тошик бросился к ней по проходу сумбурной заячьей рысью, она к нему — твердым и легким шагом. Они встретились на середине пути, в сумерках, между скучным, дежурным светом рампы и мертвой тьмой зрительного зала. Тошик постарался придать своему лицу независимое равнодушное выражение. И кажется, придал, потому что Катерина недовольно спросила:
— Ты что, и сегодня пил?
Тошка испуганно замотал головой:
— Нет, что ты! Просто погано так все складывается. На канале сказали, что, возможно, нас временно закроют. А где временно, там и насовсем. Что, разве не погано?
— Погано, наверное. Тогда представь, каково мне! Ума не приложу, где может быть Федька… Кстати, раз ты здесь, у меня к тебе дело. Я дала милиции кое-какие адреса, где он мог бы быть. Но разве все предусмотришь? Я тут вспомнила… Не сочти за труд, съезди, — может, Федя там. Маловероятно, но — чем черт не шутит.
Катерина порылась в карманах и вместе с каким-то ключом и пригоршней эвкалиптовых леденцов вытащила затертую бумажку, где с одной стороны неизвестной рукой был начертан московский телефонный номер, а на другой — небрежным и острым Катерининым почерком — написан адрес. Разобрав его, Тошик предположил: