— Да не боюсь я ничего! — отмахнулась Саша. — Просто все это мелочи и ерунда. Сами убедитесь! Так и быть…
— Валяйте! — подбодрил ее Самоваров.
Саша собралась с духом и начала:
— В тот день, часа в два, сняли очередную сцену — в павильоне, во французской постели с Олегом Адольфовичем. А он всегда веселый, всегда в форме, и дело идет как по маслу. Закончили быстро. День к тому же хороший был, жаркий — первый такой в этом году. Мама принесла целый жбан окрошки. Сели есть. Стол поставили в самом конце цеха — там есть комната, где отдыхают рабочие, а Тошка декорации свои мажет. Стол тоже из реквизита взяли — он в прошлогодних сценах в летнем лагере был задействован.
— А почему на антресолях обедать не стали? Ведь вечеринку позже именно там устроили? — поинтересовался Самоваров.
— Федор Витальевич не разрешил у себя разливать окрошку — ждал кого-то из спорткомитета. Он режиссирует День бегуна, и ему должны были подвезти сценарий или что-то в этом роде.
— Подвезли?
— Да. Но мы уже тогда есть сели.
— Знаете, в съемочной группе дела с питанием обстоят неважно, — встряла в рассказ Нелли Ивановна. — Кто уже нажил гастрит, кто близок к этому. Буфета нет. Какая-то сомнительная повариха носит им из дому сомнительные гуляши и чебуреки. Все это даже в рот брать категорически нельзя! Я часто ребят подкармливаю — не могу же допустить, чтобы Тошик стал хроником. Он привык к здоровой пище. — И она кивнула в сторону своих пирогов.
— Рассказывайте дальше, — потребовал Самоваров у Саши, на пироги даже не взглянув.
— Сели за окрошку, — продолжила Саша. — Всем хорошо, Олег Адольфович анекдоты рассказывает. Тут мама вдруг видит — нет ни Саши, ни Карасевича. Парень, что приезжал из спорткомитета, давно уже убрался. Вот мама и послала меня пригласить Федора Витальевича, а то орава все слопает и ничего ему не достанется. Я пошла к антресолям, а там шум. Прислушалась — Карасевич с Сашкой ссорятся. Не так, конечно, как мама рассказывала — не душили они друг друга и не били головой о стенку. Просто беседовали на повышенных тонах.
— О чем?
— Я поначалу толком не разобрала. Саша что-то невнятное бубнил — дикция у него еще та. А вот Карасевич, тот кричал от души. Он вообще очень шумный.
— И что же он кричал? — докапывался Самоваров.
— Что-то самое обычное. Что он не отпустит Сашу из сериала, что деньги будут, что рекламодателей снова много, и всем в группе, возможно, вот-вот повысят ставки. Я сразу поняла, что Сашка прибавки попросил, иначе грозился уйти. Пугал: ведь у него контракт… В общем, Карасевич кричал: «Не отпущу и молчать про твои фокусы не буду».
— Это все?
— Все! Я ведь не собиралась подслушивать. Я сразу поднялась к ним по лесенке и постучала в дверь. Они замолчали и пошли есть окрошку. Видите, как все просто. Сущие пустяки!
Самоваров задумался.
— А вы после не спрашивали у Рябова, в чем было дело? — спросил он.
— Спрашивала. Он действительно потребовал увеличить свой гонорар. Ведь сериал раскрутился, прибыли дает, стало быть, и платить теперь надо по-другому. А я и сама сразу догадалась, из-за чего был сыр-бор. Ерунда и пустяки!
— Но почему тогда столько было крику?
— Кричал в основном Карасевич, — напомнила Саша. — Но он вообще скандальный, притом режиссер. А это такая профессия — режиссеры любят поорать.
— Федор Витальевич очень импульсивен, — вставила Нелли Ивановна, которая слишком долго молчала и томилась оттого, что осталась на обочине разговора. — Он всегда фонтанирует. Как правило, талантливые люди странноваты. Я много раз убеждалась в этом.
— Однако Рябов тоже говорил возбужденно, я правильно понял? — заметил Самоваров.
Саша неохотно согласилась:
— Да… Он почему-то тоже раскочегарился. Потом сказал мне, что деньги дозарезу нужны, а Федя уперся.
— Рябов что, так нуждался?
— Не особенно. Просто сейчас у него полоса такая. Во-первых, в машине что-то серьезное сломалось, надо менять. Во-вторых, у Сашки техника речи слабая. Он собрался частным образом с педагогом позаниматься, а это недешево. Хороший педагог у нас в Нетске всего один. И в-третьих, Сашке очень хотелось съездить на соревнования в Калининград. Ведь до сих пор еще иногда выступает. Вот он взял и попросил прибавки, а Карасевич практически послал его. Правда, потом вроде согласился…
— После чего Рябов окончательно утратил технику речи? И на съемках не мог упомнить простейших реплик? — вдруг вспомнил чьи-то рассказы Самоваров.
Саша возмутилась:
— Почему же после этого? Трудности у него раньше начались. Кажется, он тогда в мебельном салоне снимался. Это было за день или за два до вечеринки. Точно! Мне Тошка рассказывал: такой получился тягомотный диалог возле каких-то диванов, что еле-еле досняли. Саша с трудом языком ворочал. Наверное, тогда он и решил заняться техникой речи. Видите, все просто!
Саше хотелось, чтоб все оказалось просто. А Самоваров сомневался. Совпадение ли, что Карасевич пропал именно в тот вечер? И почему режиссер банальную просьбу о прибавке зарплаты назвал фокусом, о котором нельзя молчать?
Странно: Самоваров несколько раз мельком видел «Единственную мою» в собственном телевизоре. Однако что делал в сериале Саша Рябов, он совсем не помнил. Зато хорошо представлял себе бойкую Лику в кружевных трусиках и француза Олега Адольфовича.
Собственно, из-за Островского Самоваров однажды и не стал переключать сериал на что-то более качественное. Он открыл рот и минут пять взирал на экран, так как очень удивился, застав народного артиста России под эротическим одеялом. Вот это диапазон таланта! Самоваров был совсем маленьким, когда видел Олега Адольфовича в каком-то спектакле в серьезной роли Ленина. Уже в те годы Островский играл очень хорошо. И на Ленина он был похож как две капли воды, хотя имел чересчур заметные уши и огромные голубые глаза навыкате. А вот букву «р» он тогда уже не выговаривал!
Что и говорить — Островский есть Островский. Старая школа, мастерство перевоплощения… Но кто такой Рябов? Лирический герой. Много мускулов. Кажется, Стас упоминал, что это молодое дарование в детстве ограбило киоск?
Тогда ссора в павильоне номер 1 должна заинтересовать майора Новикова.
Но в те дни майор, как нарочно, совсем позабыл о герое-любовнике культового сериала. Его больше занимал труп, который сгорел в краденой «Ниве-шевроле» на Ушуйском тракте. Не так давно труп еще был мужчиной не слишком выигрышного роста, 165–166 см, нормального телосложения, с выраженным плоскостопием. Мужчине не было и тридцати лет. Сыщикам еще предстояло нудное изучение анналов стоматологических клиник в поисках пациента без верхней левой четверки и с тремя пломбами среднего качества в прочих зубах.
Снова надо было проверить и данные о колебаниях и толчках в криминальном сообществе Нетска. Как в недрах вулкана, там вечно колыхалось и побулькивало, пуская пузыри, лавообразное напряжение. Случались и выбросы с шумом и брызгами. Тогда в самых непредвиденных местах города и его окрестностей обнаруживались трупы, не желавшие быть узнанными. Или гремела стрельба в каком-нибудь кафе с ласковым названием. Или взлетал на воздух уютный автомобиль хорошей марки, в котором кому-то на свою беду случилось засидеться.