— По нашему. Мы нашли школьную подругу Элинор Грей, с которой она регулярно общалась… Точнее, общалась до весны шестнадцатого года, когда Элинор должна была провести выходные в Атвуд-Хаус. Но в последнюю минуту она позвонила миссис Атвуд и сообщила, что вместо этого поедет с другом в Шотландию.
— Ага! — Оливер проницательно посмотрел на Ратлиджа. — Этот ее друг… мужчина или женщина?
— Как будто мужчина. Офицер, с которым она познакомилась раньше. По крайней мере, мы считаем, что это тот самый человек. У него осталось еще много дней от отпуска. Она поехала с ним. С тех пор, насколько мне известно, никто ее не видел и ничего не слышал о ней.
— Вы уверены насчет времени? Элинор Грей не могла родить ребенка… весной! — Оливер покачал головой. — По-моему, ваша миссис Атвуд что-то перепутала.
Ратлидж явственно услышал тихий голос миссис Атвуд, которая повторила слова Элинор Грей: «Мне хочется умереть…» Нет, она ничего не перепутала. Она позавидовала Элинор. А потом почувствовала себя виноватой.
Вслух он произнес:
— Ей нужно было где-то переждать, отсидеться четыре или пять месяцев. Возможно, кто-то предоставил ей дом или квартиру.
— Понимаю, на что вы намекаете. Если бы она осталась в Лондоне, ее маленькая тайна недолго оставалась бы тайной. — Инспектор Оливер задумался. Люди у окна встали, собираясь уходить, и он попрощался с ними. Потом он повернулся к Ратлиджу и сказал: — А знаете, вот что еще пришло мне в голову. Могла ли такая женщина, как Элинор Грей, несколько месяцев жить в какой-то захолустной шотландской деревушке? Не понимаю. Я ведь видел дом, в котором она родилась и выросла. Настоящий дворец! Ей бы больше подошла квартира в Эдинбурге или Инвернессе. И вообще, почему она не нашла в Лондоне врача или акушерку, которые… ну, помогли бы ей избавиться от ребенка?
— В Лондоне ее слишком хорошо знали. Тем более в медицинских кругах.
— Наверняка и там есть места, где такие вещи делаются без лишнего шума.
— За все надо платить. Возможно, она боялась шантажа.
— Тогда почему не поехала в Глазго… в Эдинбург… в Карлайл, наконец? Ей не обязательно было называться своим настоящим именем и сообщать свой адрес. Все очень просто, стоит только захотеть. Шла война, такие истории не были редкостью. Не она первая… и не она последняя.
Ратлидж вспомнил клинику и доктора Уилсона, но вслух сказал:
— А может, она хотела ребенка? Или, в самом крайнем случае, хотела, чтобы он жил. И как только ребенок родился, она его бросила.
— Значит, вы хотите сказать, что обвиняемой не нужно было убивать мать… Та сама отдала ей ребенка, стоило лишь попросить?
Мэри принесла Оливеру заказ, и он с жадностью накинулся на рагу.
— Да. И время совпадает.
— Тогда почему она до сих пор не дает о себе знать? Вы стреляете мимо цели! Элинор Грей мертва, и мы нашли ее кости. — Оливер развалился на стуле и огляделся по сторонам. Не глядя на Ратлиджа, он спросил: — Кстати, а что вы сказали прокурору? Зачем вам вдруг понадобилось везти обвиняемую в Гленко?
Ратлидж понял, что Оливер наконец приступил к делу, которое привело его сюда.
— Она знает местность гораздо лучше любого из нас. Мне бы хотелось свозить ее на место преступления. И понаблюдать за ее реакцией. — Имелись и другие причины, но о них Ратлидж сейчас не позволял себе даже думать.
— Ее адвокат вам запретит.
— Пусть и он тоже едет с нами.
«Прямо цирк!» — вставил Хэмиш.
— Тогда вот что я вам скажу: не бывать этому. Не вижу смысла, — сердито заявил Оливер.
В зал вошел констебль Маккинстри и принялся оглядываться по сторонам. Заметив Оливера, он направился прямо к нему.
Быстро подойдя к инспектору, он нагнулся и тихо сказал:
— Сэр, пожалуйста, зайдите в участок. Пришло сообщение от полиции из Гленко.
— Приду через пятнадцать минут. Черт побери, неужели не видите, я обедаю!
— Да, сэр. — Маккинстри выпрямился и направился к выходу.
Оливер бросил салфетку на тарелку и встал, ругаясь себе под нос.
Ратлидж доедал открытый пирог. Он привстал, собираясь пойти за Оливером, но тот жестом велел ему оставаться на месте:
— Не надо, я сам разберусь.
Ратлидж верно понял замаскированный приказ и остался за столом. Не стоит вторгаться на чужую территорию, даже если чувствуешь себя правым.
«Он еще не высказал все, что у него на душе», — заметил Хэмиш.
«Ну и ладно», — ответил Ратлидж и вдруг испугался. Ему показалось, что последние слова он произнес вслух. Через десять минут Оливер вернулся мрачнее тучи.
— Коллеги из Гленко что-то нашли. Мы едем туда. Где ваша машина?
Ратлидж объяснил.
— Ну тогда присоединяйтесь ко мне, — пригласил Оливер. — Вам тоже, наверное, будет интересно узнать, что у них стряслось.
Разрываемый между чувством долга и страхом, Ратлидж медленно встал.
В истории высокогорной долины Гленко имелось немало мрачных мест. Особенно глубокий след на ней был оставлен резней, случившейся 13 февраля 1692 года. Казалось, что даже горы, нависшие над долиной, хранят долгую и горькую память, запечатленную в голом камне.
1 января 1692 года Макиен, глава клана Макдоналдов из Гленко, не присягнул на верность королю Вильгельму Оранскому. В том не было его вины, он вовремя добрался до Форт-Уильяма, но оттуда его послали дальше, в Инверери. Он не успел вовремя. И его решили наказать.
В домах Макдоналдов разместились солдаты из клана Кэмпбеллов.
Кэмпбеллы мирно прожили в домах Макдоналдов двенадцать дней, они ели их хлеб и соль. И вот темной холодной ночью 13 февраля 1692 года солдаты встали с постелей и зарезали всех Макдоналдов — мужчин, женщин и детей. Некоторых сожгли в своих домах. Те, кому удалось бежать, умерли от холода, голода и ран в пустынных суровых горах. Для горстки выживших имя Кэмпбелл навсегда стало проклятым.
Когда машина Оливера проехала озеро Лох-Левен и покатила вдоль реки, протекающей по центру узкой горной долины, Ратлидж вдруг ощутил, как его охватила тревога. Он от всей души пожалел о том, что поехал. Он-то собирался поехать в Гленко с Фионой, он видел в ней свой щит против горной долины, но теперь понимал, что и придумал он плохо, и сейчас все выходит не так, как надо, неправильно.
Даже Фиона не могла защитить его от образов, теснящихся в его памяти.
Недалеко отсюда родился Хэмиш, в этих краях он рос, мужал. Отсюда он ушел на войну. Это был край, который он так хорошо знал, — ночью, перед смертью, он подробно описывал Ратлиджу свои родные места. Не его фантазия населила воспоминаниями огромную горную долину. Там словно поселилась сохраненная память о целой человеческой жизни. И неумолкающий голос солдата, который тихо, но выразительно рассказывал о своей родине при свече. Лачуга, в которой они сидели, тонула во мраке, Ратлидж слушал долго, пока не выучил все, сказанное Хэмишем, наизусть.