Оливер встал и взял из-за стола ключ:
— Ратлидж, вам лучше тоже пойти с нами. Возможно, ей найдется что сказать насчет мертвой женщины.
Они прошли к камере, и Оливер отпер дверь. Когда она распахнулась, Фиона встала со стула и посмотрела на них. Сначала оглядела всех троих, потом ее взгляд устремился к Ратлиджу.
Он прочел безмолвный вопрос: «Что случилось?» Армстронг подошел к ней, с елейной вежливостью взял ее за руку и погладил ее ладонь большим пальцем:
— Дитя мое, вам нечего бояться. Полицейские хотят спросить, принадлежит ли вам одна вещь. Пожалуйста, отвечайте на этот и только на этот вопрос.
Он разжал кулак, и свет заиграл на золотой оправе, хотя дымчатый топаз остался темным.
Фиона посмотрела на брошь и сказала:
— Это брошь моей матери.
— Значит, не ваша?
— Нет, я…
Армстронг не дал ей договорить:
— Ну вот, инспектор. Брошь не принадлежит обвиняемой.
Но Оливер тоже умел читать по лицам. Он ясно видел, что, хотя раньше брошь принадлежала матери Фионы, в какой-то момент она перешла к ней.
— Ваша мать жива? — спросил он, заранее зная ответ.
— Она умерла, когда я была очень мала.
— Вы помните ее?
— Нет. Только смутные очертания. Кто-то с ласковым голосом и мягкими руками. Мамины руки я помню.
— Значит, вы были слишком малы, чтобы брошь перешла к вам?
Фиона покосилась на Армстронга:
— Я была… мала, да.
— Кому она досталась после смерти вашей матери?
— Должно быть, моему деду. Больше некому.
— Ваш дед жив?
— Умер в пятнадцатом году.
— И вы были единственной дочерью в семье?
— Да.
— И брошь вашей матери по праву досталась бы вам, а не вашим братьям.
Фиона кивнула.
Хэмиш заметил: «Вывод ясен! Брошь должна была перейти к ней в пятнадцатом году. За год до того, как в горной долине было оставлено тело. Теперь они ее поймали!»
И Армстронгу нечего было сказать в ее защиту.
Глаза Оливера победоносно сверкнули.
— Мистер Армстронг, позвольте мне взять у вас брошь!
Армстронг передал вещицу инспектору и потер руки, как будто ему хотелось поскорее избавиться от следов броши.
Фиона открыла рот, как будто собиралась что-то сказать, но заметила, как Ратлидж едва заметно покачал головой. Она опустила голову и посмотрела на свои руки, сложенные на уровне талии.
— Отныне это вещественное доказательство, — произнес Оливер, словно отвечая на незаданный вопрос. — Спасибо, мисс Макдоналд!
Оливер развернулся и вышел из камеры, Армстронг последовал за ним. Фиона быстро взглянула на Ратлиджа, но тот ничего не сказал, развернулся следом за своими спутниками и оставил ее одну. Но перед тем, как дверь камеры закрылась, она увидела, как Ратлидж обернулся через плечо и ободряюще улыбнулся ей.
Хотя сам он никакой бодрости не ощущал.
* * *
Проводив Армстронга, Оливер закрыл за адвокатом дверь, развернулся к Ратлиджу и сказал:
— Садитесь.
Ратлидж вернулся к стулу, откуда встал, чтобы пожать руку уходившему Армстронгу. Он знал, что сейчас последует.
— Слушайте, — начал Оливер, — по-моему, у нас есть все, что нужно, чтобы передать дело в суд. Брошь — недостающее звено, она подтверждает связь между той женщиной, которую Макдугал в прошлом году нашел в горной долине, и обвиняемой. И приговор будет обвинительный. Я не вижу причины отпускать ее в Гленко. Думаю, вы со мной согласитесь.
При мысли о том, что он снова встретится с духами Гленко вместе с Фионой, у Ратлиджа кровь застыла в жилах. Но он ровным тоном произнес:
— Мы ведь пока не знаем, кому точно принадлежат останки… Еще нет доказательства того, что покойная рожала.
— Зато есть доказательство того, что обвиняемая не рожала ни разу. Если тот труп спрятала не обвиняемая, то кто? Почему ее брошь нашли так близко к импровизированной могиле? Повторяю — не просто безделушку, а семейное украшение, на котором выгравирована ее фамилия!
Ратлидж, понимая, что ступил на тонкий лед, возразил:
— И все же… улики лишь косвенные. Армстронг может заявить, что брошь могла попасть туда когда угодно.
«Не заявит, — возразил Хэмиш. — Ему на нее наплевать».
В тишине Оливер встал и подошел к единственному окну. Стекло было грязным — его много лет не мыли. Отвернувшись от Ратлиджа и глядя на улицу, он продолжил:
— Что вы сделаете, чтобы удовлетворить леди Мод, — это ваша забота.
— Фиона Макдоналд — единственный человек, способный сказать, является ли женщина, в убийстве которой ее обвиняют, Элинор Грей.
— Сомневаюсь, что она признается. Она скорее унесет свою тайну с собой в могилу!
В последнем пункте они сходились.
— Я хотел бы еще раз поговорить с ней. Теперь, после того, как она увидела брошь.
В приливе внезапного великодушия Оливер разрешил:
— Валяйте! Можете говорить сколько хотите. — Он отвернулся от окна, взял со стола связку ключей, передал ее Ратлиджу и повторил: — Сколько хотите. — Но в его голосе слышались нотки уверенности в том, что дело закончено.
— Спасибо. — Ратлидж взял связку и снова зашагал по коридору.
Хэмиш сказал: «Оливеру не так легко будет сбросить со счетов леди Мод. Да и Скотленд-Ярду тоже!»
«Но леди Мод не желает слушать правду о дочери. И так было всегда», — ответил Ратлидж.
Ему показалось, что Фиона Макдоналд так и осталась стоять на том же месте, где они оставили ее четверть часа назад.
Он закрыл деревянную дверь и прислонился к ней спиной. Она почти сразу же спросила:
— Зачем они забрали брошь моей матери?
— Вы уверены, что брошь принадлежала вашей матери?
— Ну конечно уверена! Дед позволял мне надевать ее на ее дни рождения. В ее память. Я носила ее весь день, приколов к платью. И всегда обращалась с ней очень бережно и очень гордилась. Так мне казалось, что я ближе к маме.
Ратлидж явственно представил себе девочку, одетую в лучшее платье, которая осторожно ходит по дому, чтобы не порвать юбку и не запачкать рукава. И дедушку, который по-своему оплакивает умершую дочь, внушая Фионе, что ее мать рядом — пусть хотя бы всего на один день.
Нарисованная им картина получилась очень грустной.
— Где вы ее хранили после того, как переехали в Данкаррик?
— Она лежит в небольшой шкатулке сандалового дерева вместе с браслетом, который подарил мне Хэмиш, и ониксовыми запонками, которые принадлежали отцу. Точнее, лежала… Зачем они рылись в моих вещах и забрали мамину брошку?! — вдруг встревожилась Фиона.