— Ушел через вентиляционный люк, — сообщает он и быстро скручивает обрывками сетки безропотному Гному руки за спиной. — Поживи пока.
Прежде чем покинуть бункер мы заходим в кабинет. Коршунов придирчиво осматривает комнату потревоженную Лесником. Стол и стеллажи на прежних местах, а ножки массивного дивана оставили след на пыльном полу. Коршунов сдвигает диван и поддевает плинтус. Между стеной и полом узкая щель. Он просовывает пальцы и цепляется за крайнюю плитку, которыми облицован пол.
Вот это да! Плитка поднимается! Под ней квадратная ниша с железным ящиком.
— Так я и думал! — устало радуется Кирилл.
Мы с Коршуновым смотрим видеозапись. Она черно-белая неважного качества, но я узнаю интерьер коттеджа на Рублевке, из которого работала на запугивание Иткина. В кадре двое: Рысев и Иткин. Понурый Иткин сидит в кресле, а Рысев мягко, как кошка, расхаживает перед ним. Дата и время в углу кадра доказывают, что запись сделана сразу после того, как я покинула коттедж. Самое главное, что звук записан чисто.
«— Хорош херню нести! Никакие это не клиринговые услуги. Это шпионаж! — Рысев обрывает витиеватые объяснения Иткина. — Ты, гнида, собираешь данные из крупнейших российских компаний и банков. Но этого тебе мало, ты пролез в наши министерства.
— Это мусор. Бумаги, которые они выбрасывают, — оправдывается Иткин.
— Не вешай лапшу на уши! Мусорное ведро в кабинете генерального директора или министра способно поведать о многих секретах. Я понимаю, если бы твоя деятельность ограничивалось промышленным шпионажем — получил бы срок и гнил на нарах. Но твои уборщицы работают даже в министерстве обороны! За это расстрела мало.
— У меня не было выбора. Меня заставили.
— Не ной, жидовская морда. Сегодня у тебя выбор есть. Либо ты выходишь из этой комнаты, как шпион, и в закрытом суде несешь пургу про честных уборщиц. Либо…
Рысев делает многозначительную паузу. Иткин сглотывает слюну пересохшим горлом.
— Что?
— Сначала ответь на первый вариант.
— С меня хватит, не хочу в тюрьму.
— Тогда слушай второй вариант, гнида. Я отпускаю тебя, и ты работаешь на меня.
— Работаю? Что я должен делать?
— Всё то же, что и раньше. Но время от времени будешь предоставлять мне компромат на некоторые банки и их владельцев.
— Но я… Мы только собираем. Отсортировывают и делают выводы в другом месте.
— А то я не догадываюсь, что сложная аналитическая работа твоей компании не под силу. Иначе бы я заставил тебя продать бизнес за рубль и дал пинка под зад! Твои офисные крысы сканируют всё подряд, а ты лично отправляешь данные по электронной почте. Они попадают в ЦРУ или Моссад, и уже там аналитики отделяют алмазы от шлака. Затем их используют против моей страны! Шантажируют бизнесменов и чиновников, давят на политиков, сливают компромат продажным блогерам и купленным оппозиционерам. Но меня это кухня не интересует. Мне нужна своя порция ценного дерьма, чтобы утопить в нем некоторых банкиров. Задача понятна?
— Я понял. Я согласен.
— То-то же, гнида!
— А можно… Если мы будем работать вместе, без этого… без гниды?
— Что! Ты хочешь приравнять меня к себе?! Смотри сюда, гнида! — Рысев подходит к картине, висящей на стене напротив Иткина, и вынимает из широкой рамы элемент отделки. — Это микрокамера, она писала твои признания и согласие на сотрудничество. У меня есть и другие доказательства. Если ты взбрыкнешь, или мне только покажется, что ты, продажная тварь, подумал плохо обо мне, та пуля, которая досталась твоей фотографии, проделает дырку у тебя во лбу. Понятно, гнида?
— Да. Вы только не волнуйтесь, я не подведу».
Запись окончилась. На Коршунова страшно было смотреть. Он помрачнел и даже постарел.
— Перед встречей Рысев поручил Леснику отключить стационарную аппаратуру в коттедже и установить одну автономную камеру. Лесник уже тогда писал генерала для собственной страховки и установил вторую камеру для себя. Теперь мы знаем, что Рысев не только помогает коррупции, но и покровительствует шпионажу. Это за пределами… — Кирилл грустно качает головой.
— Реальный шпионаж с помощью уборщиц?
— Задумка проста, как всё гениальное. Уборщицы имеют доступ к любому кабинету. Они заходят туда рано утром, когда никого нет, моют полы, протирают столы, выносят бумаги из корзин. Среди бумаг могут быть черновики важных документов. Уборщице ничего не стоит установить подслушивающую и записывающую аппаратуру. Все совещания и даже тексты, которые набираются на компьютерах могут быть под контролем. Они мешками выносят из офисов мусор, который почти не контролируется. Одна проблема — отсортировать ценную информацию. Там могут быть и государственные и личные секреты. Они достаются умному противнику, который использует их для своих целей.
— Теперь Рысеву конец. Эта информация убьет его.
— Один раз мы уже попытались взорвать «информационную бомбу». В результате погиб честный порядочный человек.
— Что же делать?
— Ты заметила, что Рысев потребовал компромат на банкиров?
— Это как-то связано с обналичиванием?
— Уверен, что да. Для обналички в таких масштабах периодически требуется новый банк-помойка. Создать банк с нуля дорого. Рысев покупал за гроши готовый банк средней руки, используя компромат Иткина. И превращал такой банк в новый «сливной бачок», пока у него не отзывали лицензию.
— Получается, что коррупционные схемы Рысева процветают благодаря шпионажу Иткина.
— Они тесно связаны. Неплохо бы получить убедительные доказательства этой связи.
— Записей Лесника недостаточно?
— Они обозначают намерения. А нам нужен конкретный факт шпионажа. Хотя бы один.
Я внимательно смотрю на Коршунова. Когда живешь с мужиком, волей не волей научишься предугадывать его помыслы.
— И ты знаешь, как такой факт добыть?
— Есть вариант.
— Конечно, он касается меня?
Коршунов отводит взгляд, мнется.
— Светлая, тебе на время надо стать уборщицей.
— Спасибо, дорогой! Мало того, что я в деревенском доме убираюсь без горячей воды, теперь еще и офисы мыть!
— Светлая. — Кирилл берет меня за руку и меняется в лице. Неужели у него в запасе еще одна неприятность! — Я должен сказать тебе, что тогда по поводу экспертизы… Она давно готова. Словом, Рысев твой отец.
Итак, я обрела отца. Не могу сказать, что эта новость меня ошарашила. После всего, что я узнала о судьбе своей матери, я догадывалась, какова роль Рысева, но отгоняла неприятную мысль. Это всё равно, что стоять над пропастью и не смотреть вниз. Теперь всё встало на свои места.