— Дезертир! — сказала Даниэль. — Голос у тебя подозрительно радостный.
— Но так же действительно ближе!
— Расскажи это своей бабушке!
— Ладно, ты там осторожнее, — сказал я.
Она немного помолчала, потом со вздохом ответила: «Ладно» и повесила трубку. Временами казалось, что между нами все идет по-прежнему, а потом раз! — и опять все не так. Я без особого энтузиазма отправился разыскивать Дасти. Дасти привез тех лошадей, каких надо, привез мне куртку нужного цвета и резко отрицательное мнение о детективе, который сдуру попытался допрашивать конюхов за работой. Дасти сказал, что все равно никто ничего не знает, а парни были готовы линчевать любого чужака, шатающегося возле конюшен.
Главный конюх (не Дасти, а другой; Дасти был главным конюхом, который ездит с лошадьми) в субботу вечером, как всегда, обошел конюшни часов в одиннадцать, и все было тихо. Конечно, во все восемьдесят денников он не заглядывают — проверил только пару лошадей, которые приболели. Ни к Каскаду, ни к Котопакси он не заходил. Заглянул к Кинли и Хиллсборо, чтобы убедиться, что они нормально поели после скачки, и пошел домой спать.
— А что еще он мог сделать? — воинственно поинтересовался Дасти.
— Так ведь никто его и не обвиняет, — сказал я.
— Пока нет, — мрачно ответил Дасти и взял мое седло, чтобы седлать лошадь, которой предстояло участвовать в первом заезде.
Дальше все шло как обычно: Дасти выводил и седлал лошадей, я на них ездил, оба мы разговаривали с владельцами — поздравляли, сочувствовали, объяснялись и извинялись. День был обычный: две победы, одно второе место, два непризовых и одно падение. Падение было мягким и не доставило мне особых проблем.
— Спасибо, Дасти, — сказал я после последнего забега. — За все спасибо.
— Ты о чем? — недоверчиво спросил он.
— Ну, просто так. Сегодня у тебя был тяжелый день — шесть скачек как-никак. И все было хорошо.
— Все было бы еще лучше, если бы ты не свалился в пятом забеге, кисло ответил Дасти.
Я вовсе не свалился. Это лошадь упала подо мной. На попоне с номером остались пятна зелени. И Дасти это отлично знал.
— Ну, все равно спасибо, — сказал я. Он кивнул без улыбки и поспешно ушел. Вот так оно и будет: и завтра в Ньютон-Абботе, и послезавтра в Аскоте. Сотрудничество, но не дружба.
Двое других жокеев, живших в Ламборне, подвезли меня до Ньюбери. Я забрал с ипподрома свою застоявшуюся машину и поехал домой.
Дома я разжег камин, чтобы хоть чуть-чуть поднять настроение, поужинал жареной курицей и позвонил Уайкему.
У него был утомительный день. Страховой агент утверждал, что он не принял должных мер по охране, детективы окончательно достали всех конюхов, а сторожа главный конюх, пришедший на конюшню в шесть утра, нашел спящим на сеновале. Уайкем сообщил о гибели лошадей в Уэзерби, в секретариат Жокейского клуба (это была обычная процедура), а весь день его изводили звонками из газет. Репортеры желали знать, действительно ли лошадей убили. В конце концов позвонила принцесса и сказала, что отменила свой визит к друзьям в Ньютон-Аббот и не поедет на ипподром. И еще просила Уайкема передать Киту, что он действительно очень нужен на Итонсквер и пусть возвращается, чем раньше, тем лучше.
— Что у них там стряслось? — спросил Уайкем без особого интереса.
— Она была прямо сама не своя.
— На них неожиданно свалилась ее золовка.
— Да? — Уайкем не стал развивать эту тему. — Ты сегодня молодец.
Две победы — это неплохо.
— Спасибо, — ответил я, ожидая, что сейчас последуют упреки за падение. Дасти наверняка наябедничал. Но я был несправедлив к старому склочнику.
— Дасти говорит, что Торкиль в пятой скачке упал. Ты как там? Цел?
— Ни царапины! — ответил я.
— Ну и хорошо. Так вот, насчет завтрашнего дня...
Мы обсудили завтрашних лошадей и наконец простились. Он снова назвал меня Китом. Это уже два раза подряд... «Я буду знать, что все в порядке, когда Уайкем опять начнет называть меня Полом», — подумал я.
Я прослушал все сообщения на своем автоответчике. Большая часть повторяла то, о чем рассказывал мне Уайкем: целая толпа репортеров желала знать, какие чувства я испытываю в связи с гибелью Котопакси. «Хорошо, что меня дома не было, — подумал я, — а то бы я им такого наговорил...» Один тренер из Девона спрашивал, не смогу ли я выступить на его лошадях в Ньютон-Абботе. Его жокей получил травму. Я заглянул в каталог, позвонил тренеру, чтобы сказать, что я согласен, и спокойно улегся спать. Где-то в половине третьего меня разбудил телефонный звонок. Я посмотрел на часы и поморщился.
— Алло! — сонно сказал я. — Кто это?
— Кит...
Я тут же проснулся. Это был голос Даниэль, и с ней явно что-то было не так.
— Ты откуда? — спросил я. — Я... мне надо... Я в магазине.
— Где-где?
— В магазине! — Она шумно сглотнула. — Что случилось? Переведи дух и рассказывай по порядку.
— Я вышла из студии в десять минут третьего... и поехала домой...
Даниэль осеклась. Она всегда заканчивала в два. В это время их бюро закрывалось, и американские репортеры разъезжались по домам. Даниэль возвращалась на своем маленьком «Форде» в гараж недалеко от Итон-сквер, где стоял и «роллс-ройс» Томаса.
— Ну и дальше? — спросил я.
— За мной ехала какая-то машина. Потом у меня лопнула шина. Мне пришлось остановиться. Я... — Даниэль снова сглотнула, — я обнаружила, что у меня спущены целых две шины. А другая машина остановилась рядом, и из нее вышел мужчина. Он был в каком-то... каком-то капюшоне...
«Господи Иисусе!» — подумал я.
— Я побежала, — продолжала Даниэль. Она явно была близка к истерике. — А он погнался за мной. Я бежала, бежала... увидела этот магазин... круглосуточный... и забежала сюда. Но хозяину это не нравится. Он позволил мне позвонить... но у меня нет денег. Я оставила кошелек и пальто в машине... Я не знаю, что делать...
— Вот что, — сказал я, — сиди там и никуда не выходи. Я за тобой приеду.
— Да, но... хозяин не разрешает... А снаружи он, этот... Я не могу... я просто не могу выйти! Это так глупо... но я боюсь...
— Еще бы! Я сейчас приеду. Передай трубку хозяину. И не бойся. Через час я буду там.
— Хорошо... — слабо ответила она, и после паузы в трубке послышался голос с азиатским акцентом:
— Алло!
— Моей даме нужна помощь, — сказал я. — Согрейте ее, дайте ей горячего питья и устройте ее у себя. Я приеду и заплачу вам.
— Наличными, — лаконично уточнил он.
— Наличными.
— Пятьдесят фунтов.