Уже дважды, направляясь в конце рабочего дня к вращающейся двери и слыша, что его окликает кто-то из коллег, или заметив, что на него с подозрением смотрит какой-то клиент, он обмочился; пришлось брать такси, чтобы вернуться домой.
В другие дни, прежде чем уйти, он осматривал улицу, чтобы убедиться, что днем перед станцией метро не воздвигли эшафот, которого утром не было, – всякое бывает.
Этим вечером в портфеле, в каких служащие часто носят свои обеды, Альбер нес девяносто девять тысяч франков крупными купюрами. Почему не сто тысяч? Скажете, дело в суеверии, а вот и нет – дело вкуса. Речь шла об эстетике, пусть и бухгалтерской, но тем не менее эстетике, ибо с приходом этой суммы «Патриотическая Память» могла гордиться тем, что умыкнула миллион сто одиннадцать тысяч франков. Альберу приятно было смотреть на эту череду единиц. Установленный Эдуаром минимум был превзойден, и намного, а лично для Альбера это был день победы. Была суббота, 10 июля, он попросил свое начальство предоставить ему оплачиваемый отпуск на четыре дня по случаю национального праздника, а так как в час открытия банка 15 июля он, если все сложится нормально, будет находиться на борту судна, направляющегося в Триполи, то сегодня его последний день работы в банке. Как и в день Перемирия в 1918 году, он был ошеломлен тем, что выйдет живым из этой авантюры. Другой бы на его месте счел, что он бессмертен. Но Альбер никогда и представить себе не мог, что выживет во второй раз; он еще не очень-то верил в то, что давно приближавшийся момент отплытия в колонии действительно наступит.
– До следующей недели, господин Майяр!
– А, что? Э… Да, добрый вечер…
Раз уж он еще жив, а отметка в миллион достигнута и даже превышена, Альбер подумал о том, что не разумнее ли поменять билеты на поезд и пароход, с тем чтобы ускорить отъезд. Но как раз на этот счет сомнения одолевали его больше, чем по всем остальным вопросам.
Уехать, да, как можно скорее, прямо хоть сейчас, если бы это было возможно… А как же Полина?
Он сто раз собирался с ней поговорить, но всякий раз передумывал. Полина просто чудесная, атласная снаружи, бархатная внутри, и такая умная! Но она относится к тем девушкам из народа, из которых вырастают обывательницы. Свадьба в белом платье, квартира, дети, трое, а то и четверо – вот предел их стремлений. Если бы все зависело только от него, на такое чудесное, спокойное существование с Полиной и детьми – почему бы и не четверо – Альбер бы согласился, он бы даже хотел продолжать работать в банке. Однако сейчас, когда он стал профессиональным мошенником, а вскоре, если на то будет воля Божья, станет мошенником международного уровня, такая перспектива с Полиной, женитьбой, детьми, квартирой и карьерой в банке рассеивалась. Оставалось одно-единственное решение: все ей рассказать, уговорить ее уехать вместе с ним через три дня с миллионом франков крупными купюрами в чемодане, с приятелем, у которого лицо похоже на расколотый пополам арбуз, и с французской полицией, идущей за ними по пятам.
Прямо скажем, это невозможно.
Значит, уехать одному.
Просить совета у Эдуара, все равно что говорить со стеной. В конечном счете, хотя Альбер очень любил Эдуара, по всякого рода противоречивым причинам он считал его порядочным эгоистом.
Альбер навещал его через день, когда не занимался сокрытием средств и не встречался с Полиной. Поскольку квартира в тупике Пер сейчас пустовала, Альбер счел неблагоразумным хранить там состояние, от которого зависело их будущее. Он искал решение: он мог бы снять сейф в каком-нибудь банке, но не испытывал доверия к банкам и предпочел камеру хранения на вокзале Сен-Лазар.
Каждый вечер он доставал свой чемодан, заходил в туалет вокзального буфета, чтобы сложить дневную выручку, а затем отдавал чемодан приемщику. Альбер выдавал себя за коммивояжера. Рекламирую эластичные пояса и корсеты, заявил он. Ничего другого ему не пришло в голову. Служащие вокзала заговорщицки посматривали на него, а он отвечал им скромным кивком, что, разумеется, еще больше упрочивало его репутацию. На случай если придется быстренько улепетывать, Альбер сдал в камеру хранения также огромную шляпную коробку, где лежала вставленная в рамку – стекло он так и не заменил – нарисованная Эдуаром голова лошади, а поверх нее – завернутая в папиросную бумагу конская маска. Он знал, что, если придется бежать, он скорее бросит чемодан с деньгами, чем эту коробку.
После камеры хранения и перед тем, как отправиться к Полине, Альбер заходил в «Лютецию», что стоило ему изрядных мук. Пройти незамеченным через роскошный парижский отель…
– Не беспокойся! – написал ему как-то Эдуар. – Чем больше лезешь на глаза, тем меньше тебя замечают. Возьми Жюля д’Эпремона! Его никто никогда не видел, но тем не менее все ему доверяют.
Он рассмеялся, выдав такое ржание, от которого волосы на голове вставали дыбом.
Альбер сначала отсчитывал недели, потом дни. Но теперь, когда Эдуар под полувымышленной фамилией Ларивьер предавался своим чудачествам в палас-отеле, он отсчитывал часы и даже минуты, которые отделяли его от момента отъезда, назначенного на 14 июля. Поезд отправлялся из Парижа в Марсель в тринадцать часов, что позволяло успеть сесть на следующий день на идущий до Триполи теплоход «Д’Артаньян», принадлежавший Компании морских перевозок.
Три билета.
Сегодня вечером последние минуты в чреве банка были так же трудны, как роды, каждый шаг давался Альберу с трудом, но наконец он вышел на улицу. Неужели на самом деле можно в это поверить? Погода прекрасная, портфель тяжелый. Справа никакого эшафота, слева никакой роты жандармов…
Только маленький, невзрачный силуэт на противоположной стороне улицы. Луиза.
Увиденное было для него потрясением, немного схожим с тем, что вы испытываете, столкнувшись на улице с торговцем, которого вы видели только за прилавком, вы его узнали, но чувствуете, что это не в порядке вещей, здесь что-то не так. Луиза никогда прежде не приходила за ним в банк. Поспешно переходя улицу, он спрашивал себя, каким образом она узнала адрес банка, однако она только тем и занимается, что слушает, должно быть, ей довольно много известно об их делах.
– Эдуар… – сказала она. – Надо сейчас же ехать к нему.
– Что с Эдуаром, в чем дело?
Однако Луиза не ответила, она уже подняла руку и остановила такси:
– Отель «Лютеция».
В машине Альбер поставил портфель на пол между ног. Луиза смотрела прямо перед собой, словно это она вела машину. К счастью для Альбера, у Полины вечером дежурство, закончится поздно, а так как завтра ей надо заступать с раннего утра, то спать она будет там. Для прислуги это значило – не дома.
– Но все-таки… – спросил Альбер, немного помолчав, – что там с Эд…
Он перехватил взгляд таксиста в зеркале заднего вида и спешно исправился:
– Что там с Эженом?
Лицо Луизы было скрыто вуалью, как у скорбящей матери или жены.
Она повернулась к нему и развела руками. Глаза ее были мокрыми от слез.