– Электромагнитные импульсы. Гигантские металлические стержни вонзаются в Землю, падая с небес. Вирусная чума… – Он повышает интонацию с каждым словом, и каждое слово звучит, как удар грома или стук шагов. – «Кроты», имплантированные в тела людей. Армия детей с промытыми мозгами. Зачем все это? Это и есть главный вопрос. Только это и имеет значение. К чему ломать голову, если все, что тебе нужно, – это очень-очень большой камень?

Волны накрывают меня с головой. Я иду ко дну.

54

Я погребена на тысячелетия.

В милях надо мной просыпается мир. В прохладной тени дождевого леса крысоподобная тварь выкапывает из земли мягкие корни. Ее потомки приручат огонь, изобретут колесо, откроют математику, создадут поэзию, изменят русла рек, вырубят леса, построят города, исследуют глубины. Но сейчас у нее только одна задача – найти пищу и выжить, чтобы успеть произвести на свет еще больше крысоподобных тварей.

Уничтоженный в огне и пыли мир возрождается в образе роющегося в земле грызуна.

Часы отсчитывают секунды. Тварь нервно нюхает теплый влажный воздух. Часы тикают все быстрее, и я поднимаюсь к поверхности. Когда я появляюсь из земли, крысоподобная тварь видоизменяется: она сидит на стуле возле моей кровати, на ней – задубевшие от грязи джинсы и изодранная футболка. Плечи сутулятся, подбородок не брит. Изобретатель колеса с пустыми глазами, наследник, опекун, блудный сын.

Мой отец.

Пикает монитор. Капельница, жесткая простыня, твердая подушка, из руки тянутся проводки. И мужчина, сидящий возле кровати. У него болезненный цвет лица, он потеет, в его кожу глубоко въелась грязь, он нервно теребит рубашку, у него налитые кровью глаза и раздутые влажные губы.

– Марика.

Я закрываю глаза: «Это не он. Это наркотики, которыми тебя накачал Вош».

Снова голос:

– Марика.

– Заткнись. Ты не настоящий.

– Марика, я хочу кое-что тебе сказать. Ты должна это знать.

– Я не понимаю, почему вы со мной это делаете, – говорю я Вошу.

Я знаю, что он за мной наблюдает.

– Я тебя прощаю, – бормочет мой отец.

У меня перехватывает дыхание. Боль такая острая, будто в грудь вонзили нож.

– Прошу вас, – умоляю я Воша, – пожалуйста, не надо.

– Тебе пришлось уйти, – говорит отец. – У тебя не было выбора, да и в любом случае во всем виноват я сам. Не ты меня споила.

Я инстинктивно зажимаю уши руками. Но его голос звучит не в комнате, он раздается во мне.

– Я совсем недолго протянул после твоего ухода, – пытается приободрить меня отец. – Всего часа два.

Мы перебрались в Цинциннати. За сотню с лишним миль. А потом его припасы закончились. Он умолял меня не оставлять его одного, но я знала, что он умрет без алкоголя. И я отыскала его. Вламывалась в чужое жилье – ну, не вламывалась, ведь все дома были брошены, и мне надо было просто влезть в выбитое окно. Обнаружила бутылку водки под матрасом. Я была так рада, когда ее нашла, что даже поцеловала.

Но было поздно. Когда я вернулась в наш лагерь, отец уже умер.

– Я знаю, ты винишь себя, но напрасно – мой час пробил, Марика. Все равно это случилось бы. Ты поступила так, как считала нужным.

От этого голоса не спрятаться. И не убежать. Я открываю глаза и смотрю прямо на отца:

– Я уверена, что все это обман. Ты не настоящий.

Он улыбается, будто я сделала хороший ход в шахматах. На его лице появляется выражение учителя, довольного своим учеником.

– Я и пришел, чтобы сказать тебе об этом! – Он скребет длинными пальцами по бедрам, и я вижу грязь у него под ногтями. – Таков урок, Марика. Они хотят, чтобы ты это наконец поняла.

Теплая ладонь дотрагивается до моего холодного локтя. В последний раз, когда отец ко мне прикасался, – это были обжигающие пощечины. Одной рукой он удерживал меня на месте, а второй хлестал по лицу.

«Сука! Не уходи. Не смей меня оставлять, сука!»

И за каждым оскорблением следовал удар. Он обезумел. Каждую ночь в темноте ему мерещились кошмары. В жуткой тишине, которая наваливалась на нас каждый день, он слышал разные звуки. Незадолго до своей смерти он проснулся и с криками начал расцарапывать себе глаза. Ему казалось, что у него под веками завелись жуки.

И вот теперь эти распухшие глаза смотрят на меня, а под ними еще свежие царапины от ногтей. Еще один круг, еще одна серебряная пуповина. Теперь уже мне мерещится и слышится то, чего нет на самом деле. Это я чувствую прикосновения, когда до меня никто не дотрагивается.

– Сначала они приучили нас не доверять им, – шепчет он. – Потом они приучили нас не доверять друг другу. Теперь они приучают нас к мысли, что даже самому себе верить нельзя.

– Я не понимаю, – шепчу я в ответ.

Он начинает исчезать. Я падаю в темные глубины, а мой отец растворяется в бездонном свете. Он целует меня в лоб. Благословение. Проклятие.

– Теперь ты принадлежишь им.

55

Стул стоит пустой. Я одна. Потом я напоминаю себе, что здесь никого не было. Никто не сидел рядом со мной. Жду, когда сердце перестанет бешено колотиться. Я приказываю себе оставаться спокойной и стараюсь контролировать дыхание. Действие лекарств ослабеет, и со мной все будет в порядке.

«Ты в безопасности, – говорю я себе. – Ты в полной безопасности».

В комнату входит светловолосый рекрут, которому я врезала по горлу. Принес еду: кусок мяса загадочного происхождения, картошку, мягкую фасоль и высокий стакан с апельсиновым соком. Он нажимает кнопку, чтобы поднять меня в сидячее положение. Потом ставит поднос передо мной, а сам скрещивает руки на груди, как будто чего-то ждет.

– Расскажешь, как это на вкус, – сиплым голосом говорит он. – Я еще три недели не смогу есть твердую пищу.

Кожа у него белая, и от этого глаза кажутся еще темнее, чем на самом деле. Он не крупный, не мускулистый, как Зомби, и не коренастый, как Кекс. Он высокий и стройный. Телосложение пловца. В том, как он держится, чувствуется тихая напряженность. Особенно это видно по глазам. Кажется, в их глубине спрятана сжатая пружина.

Я не знаю, чего он ждет, и на всякий случай говорю:

– Извини.

– Просто врасплох застала. – Постукивает пальцами по руке. – Ты есть собираешься?

Трясу головой:

– Я не голодная.

Еда вообще натуральная? А этот парень, который ее принес, настоящий? Я не могу полагаться на собственный опыт. Тону в бесконечном море. Медленно погружаюсь, темнота давит и увлекает меня ко дну, выжимает воздух из легких, выдавливает кровь из сердца.

– Выпей сок! – сурово приказывает рекрут. – Они говорят, что ты должна хотя бы сок попить.