– Быстро, да не слишком, – ответствовал Турин. – Глаурунг повержен.
Изумленно поглядели на него эльфы и воскликнули:
– Ты умертвил Великого Змия! Да славится твое имя вовеки среди эльфов и людей!
– Мне все равно, – отозвался Турин. – Сердце мое тоже мертво. Но раз явились вы из Дориата, поведайте мне о родне моей. Ибо сказали мне в Дор-ломине, будто мать моя и сестра бежали в Сокрытое Королевство.
Промолчали эльфы, но наконец заговорил Маблунг:
– Да, так все и было – за год до появления Дракона. Ныне уже нет их там, увы!
Замерло у Турина сердце, и заслышал он поступь рока, преследующего его до последнего рубежа.
– Продолжай! – закричал он. – Да не мешкай!
– Отправились они в глушь искать тебя, – промолвил Маблунг. – Все отговаривали их; но когда стало известно, что Черный Меч – это ты, непременно желали они ехать в Нарготронд; и появился Глаурунг, и разогнал их охрану. С тех пор никто не видел Морвен; а Ниэнор, оказавшись во власти чар, лишилась дара речи и бежала на север в леса, словно дикая лань, и пропала.
Тут расхохотался Турин громким, резким смехом, к вящему изумлению эльфов.
– Не шутка ли это? – воскликнул он. – О, прекрасная Ниэнор! Выходит, убежала она из Дориата к Дракону, а от Дракона – ко мне. Вот ведь великая милость судьбы! Смуглой, как ягода, была она, темноволосая, миниатюрная и хрупкая, словно эльфийское дитя – как же ее не узнать!
– Ты заблуждаешься, – удивленно отозвался Маблунг. – Вовсе не такова была сестра твоя. Была она высокая, статная, синеглазая, а волосы – чистое золото; как две капли воды походила она на Хурина, отца своего, только в женском обличье. Ты, верно, ее не видел!
– Не видел, Маблунг, не видел, говоришь ты? – закричал Турин. – А почему нет? Ибо смотри: слеп я! Ты разве не знал? Слеп, слеп, с самого детства на ощупь пробираюсь я сквозь мглистый туман Моргота! Посему оставь меня! Ступай, ступай прочь! Возвращайся в Дориат, да сгубит его зима! Да будет проклят Менегрот! Да будет проклято поручение твое! – воскликнул Турин. – Только этого лишь и недоставало. Теперь наступает ночь!
И он бросился прочь быстрее ветра, эльфы же преисполнились изумления и страха. Но рек Маблунг:
– Случилось нечто странное и страшное – о чем нам неведомо. Поспешим же за ним и поможем ему, ежели в наших это силах: ибо ныне владеет им одержимость обреченного.
Турин же далеко обогнал их, и прибежал к ущелью Кабед-эн-Арас, и застыл на месте; и заслышал он рев реки, и увидел, что все деревья вокруг, далеко и близко, увяли и иссохли, и жухлые листья скорбно опадают с ветвей, словно в первые дни лета пришла зима.
– Кабед-эн-Арас, Кабед Наэрамарт! – воскликнул он. – Не оскверню я твоих вод, в коих омылась Ниниэль. Злом обернулись все мои деяния, а последнее – злом наихудшим.
Тут извлек он из ножен меч и молвил:
– Привет тебе, Гуртанг, железо смерти, один ты ныне остался со мною! Ни господина, ни верности не знаешь ты, повинуясь лишь руке, в которую вложен. Ничьей кровью не побрезгуешь ты. Так примешь ли ты Турина Турамбара? Дашь ли мне быструю смерть?
И зазвенел в ответ холодный голос клинка:
– О да, охотно выпью я твою кровь, чтобы позабыть вкус крови хозяина моего Белега, и вкус крови Брандира, убитого безвинно. Я дам тебе быструю смерть.
Тогда Турин укрепил меч рукоятью в земле и бросился на острие Гуртанга, и черный клинок взял его жизнь.
Приблизился Маблунг и окинул взором отвратительную тушу мертвого Глаурунга, и лежащего рядом Турина; и опечалился, вспоминая Хурина – каким видел его в битве Нирнаэт Арноэдиад, – и думая о страшной судьбе его рода. А пока стояли там эльфы, пришли от водопада Нен Гирит люди поглядеть на Дракона; и, увидев, к какому концу пришла жизнь Турина Турамбара, зарыдали они; эльфы же, узнав наконец, чем подсказаны были слова Турина, к ним обращенные, преисполнились ужаса. И молвил с горечью Маблунг:
– И я оказался вовлечен в судьбу детей Хурина: словами убил я того, кто был мне дорог.
Когда же подняли тело Турина, увидели все, что меч его переломился надвое. Так сгинуло все, чем владел он.
И вот те, кто там был, принесли дров, и сложили их высокой грудой, и запалили громадный костер, и сожгли тушу Дракона, так что ничего от него не осталось, кроме черного пепла, и кости его рассыпались в прах, а на выжженной пустоши впредь так и не выросло ни травинки. Турина же погребли в высоком кургане, на том самом месте, где упал он; и обломки Гуртанга предали земле вместе с ним. Когда же все было сделано и менестрели людей и эльфов сложили скорбную песнь о доблести Турамбара и красоте Ниниэли, принесли огромный серый камень и установили его на вершине кургана, а на нем начертали эльфы Рунами Дориата:
ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА
А ниже приписали:
НИЭНОР НИНИЭЛЬ
Но не там обрела она могилу; никто и никогда не узнал, куда унесли ее тело студеные воды Тейглина.
На сем завершается «Повесть о детях Хурина», самая долгая из песней Белерианда.
После гибели Турина и Ниэнор Моргот, во исполнение своего злобного замысла, освободил Хурина от оков. Скитаясь по свету, Хурин добрался до леса Бретиль и в вечерних сумерках поднялся от Переправы Тейглина к тому месту, где сожжен был Глаурунг, и к громадному камню, установленному на краю Кабед Наэрамарт. О том, что там случилось, повествуется ниже.
Хурин не взглянул на камень, ибо знал надпись наизусть; он уже заметил, что находится на скале не один. В тени камня на коленях застыла смутно различимая фигура. Казалось, то – какой-нибудь бездомный бродяга, согбенный годами и слишком измученный, чтобы заметить его появление; однако лохмотья его наводили на мысль о женском платье. Наконец, пока стоял там Хурин, не говоря ни слова, странница откинула истрепанный капюшон и медленно подняла голову, открыв лицо – изможденное, изголодавшееся, под стать загнанному волку. Седа была она, нос – заострился, зубы искрошились; тощей иссохшей рукой она теребила плащ на груди. Но вот глаза их встретились, и Хурин тотчас узнал ее: ибо хотя блуждающий взгляд женщины ныне был исполнен страха, в нем по-прежнему сиял отблеск света, выдержать который удавалось не всякому: этот эльфийский свет некогда снискал ей, самой гордой из смертных дев древности, имя Эледвен.
– Эледвен! Эледвен! – воскликнул Хурин; и поднялась она с земли, и с трудом заковыляла к нему, и Хурин обнял ее и привлек к груди.
– Ты пришел наконец, – молвила она. – Слишком долго пришлось мне ждать.
– Путь мой лежал во мгле. Я пришел, когда смог, – отозвался Хурин.
– Поздно, – отвечала Морвен, – слишком поздно. Они сгинули.
– Знаю, – откликнулся он. – Но ты со мной.
– Ненадолго, – отозвалась Морвен. – Силы мои на исходе. Я уйду вместе с солнцем. А они – сгинули! – Она судорожно вцепилась в плащ. – Времени мало. Если ты знаешь, расскажи мне! Как удалось ей отыскать его?