Вика пыталась расслышать в Наташином монологе хоть одно неожиданное слово, но не могла. Та еще только открывала рот для очередной словесной очереди, а уже было понятно, что она скажет.
– Ты что!.. Нет, это вряд ли… – машинально приговаривала Вика. – Да?.. И что ты решила?
– Что эта дура может решить? – послышалось за спиной. – У нее в мозгах того участка нет, которым решения принимают.
С самого начала своей ресничной работы Вика приучила себя не отвлекаться ни на что. Даже землетрясение не заставило бы ее вскочить или замахать руками, рискуя попасть пинцетом клиентке в глаз. И уж тем более не мог ее заставить это сделать какой-то голос за спиной.
Но голос, надо признать, был интересный. В нем слышалось то, что Вика распознавала в людях сразу – по взгляду, по улыбке, по едва уловимому жесту какому-нибудь.
Живость ума она чувствовала мгновенно, вот что.
И в мужском голосе, назвавшем Наташу дурой, звучала эта живость. Хоть вообще-то для того, чтобы оценить Наташины умственные способности, большого собственного ума не требовалось.
– Вла-ад! – проныла Наташа. – Ну ве-ечно ты!..
– А чего ты перышки чистишь? Дамиру хочешь понравиться? – усмехнулся этот Влад.
Его широкая тень легла у Вики из-за спины на Наташино лицо.
– Отойдите, пожалуйста, от лампы, – попросила Вика. – А то ресничку неправильно приклею.
– Ничего страшного, – сказал Влад.
Он подошел поближе – тень увеличилась. Но вообще-то Вика уже закончила, ресницы оставалось только расчесать.
– Ну отойди же! – проныла Наташа. – Не мешай!
– Это что, вы ей все ресницы новые наклеили? – спросил Влад.
Теперь в его голосе слышалось удивление, и оно было таким же искренним и открытым, как за мгновенье перед тем – насмешка.
Живость, открытость ума – не так уж часто Вике приходилось теперь встречать эти качества.
Она обернулась.
То, что она почувствовала, было сродни… Снежной плюхе, вот чему! Такой, как та, которой она захлебнулась три часа назад, и долго отфыркивалась, и хватала воздух ртом. Только та плюха была грязная и вызывала отвращение, а эта… Взгляд на мужчину, нависшего над ней всем своим неимоверным ростом, вызывал сплошной, беспримесный восторг.
От него веяло силой – очевидной, сознающей себя и потому веселой и великодушной. Он был так похож на былинного богатыря, каким его рисовали в хороших детских книжках – на Ивана Царевича или Финиста Ясна Сокола, – что Вика не удержалась и рассмеялась.
Она смеялась, держа в одной руке пинцет, в другой расчесочку для ресниц, а Финист Ясный Сокол смотрел на нее сверху. Потом он улыбнулся с такой открытой доброжелательностью, от которой Вике захотелось смеяться еще громче.
Но тут она спохватилась: ему ведь может быть неприятно, что она хохочет вместо ответа на простой вопрос.
– Ресницы не новые, – объяснила Вика, – а наращенные. К каждой своей реснице приклеивается искусственная. Иногда не одна, а две или даже три, – зачем-то добавила она.
Как будто его могла интересовать технология наращивания ресниц.
Но его, похоже, интересовало все новое и неизвестное. И хотя похоже было также, что неизвестного для него в этом мире очень много – гораздо больше, чем Вика могла бы считать приемлемым, – ясность его взгляда искупала этот недостаток.
– Ничего себе! – Он изумленно покрутил головой. – Это ж какое терпение надо иметь, чтобы к каждой реснице новую… Я б, наверно, умер.
– Ви-ик, все уже? – спросила тем временем Наташа. – Можно уже вставать?
– Сейчас, расчешу только, – вспомнила про нее Вика.
– Ресницы – расчесывать? – хмыкнул Влад. – Ну вы даете, девчонки! Но ресницы все-таки лучше, чем грудь, – добавил он.
– В каком смысле лучше? – улыбнулась Вика. Она протянула Наташе зеркало и сказала: – Любуйся!
– В смысле, лучше искусственные ресницы прицепить, чем грудь силиконом накачать, – объяснил Влад, пока Наташа разглядывала в зеркале свое лицо. Оно в самом деле преобразилось: Вика сделала ей ресницы таким образом, что ее круглые, узко поставленные глаза распахнулись и словно бы раздвинулись на лице. – Ресницы все-таки просто шерсть. А когда грудь искусственная… Противно же в руки взять.
– Это у тебя шерсть! – обиделась Наташа. – Что вы вообще понимаете? Тут ради них стараешься-стараешься…
– Ради Дамира можешь не стараться, – хмыкнул Влад. – Он парень с головой, на тебе не женится. Наташка в детстве такой умной казалась, – сказал он, глядя на Вику. – Читать в пять лет научилась. Когда в первый класс пошла, я как раз в последний, мне ее первого сентября на плече дали нести с колокольчиком. Так фотку нашу даже в «Московском комсомольце» напечатали. Брат и сестра Развеевы, будущий олимпийский чемпион и будущая отличница, что-то такое. А теперь вон только ресницами хлопает.
Вика поднялась со скамеечки, разогнула затекшую спину. Совсем старуха стала, спина уже болит… Последнее слово в этой мысли проплыло у нее в голове как-то слишком медленно, потом закружилось, отозвалось гулом в ушах. Она почувствовала, что потолок странным образом наклоняется, взлетает вверх. Или это она падает, но куда?..
Ничего похожего на настоящий обморок – какого-нибудь черного обрыва, пустоты – Вика не ощутила. Впрочем, у нее ведь никогда не случалось обморока, откуда ей знать, каким он бывает?
Но что она падает на пол, сознавала отчетливо. Вот только почему-то не могла удержать себя на ногах, как странно!..
– Э, э, ты что?!
Это она тоже услышала отчетливо, в обмороке так не бывает. И что Влад держит ее за плечи, явно было реальностью. Еще какой реальностью! В руках его сила ощущалась сильнее, чем во взгляде и в улыбке.
– Ну-ка встань, Наташка, – распорядился он.
И Вика почувствовала, что, поддерживая под плечи, ее кладут на раскладушку.
– Говорю же, дуры! – Его голос теперь был сердитым. – Будет нормальный человек три часа скрючившись сидеть ради каких-то ресниц? Вон как мышцы у тебя свело, сосуды пережало, может!
Головокружение у Вики не прекратилось, но потолок над нею стал вращаться помедленнее.
– Я сейчас встану, – сказала она. – Извините.
– Лежи уж, – хмыкнул Влад. – И чаю сладкого надо выпить. Наташка, принеси.
У Вики всю жизнь было низкое давление, так что сладкий крепкий чай был, конечно, кстати. Интересно, как он догадался?
Наташа убежала заваривать чай. Влад присел на корточки перед раскладушкой. Теперь его глаза были совсем близко от Викиных, и она могла убедиться – правильно поняла, что он такое, с первого же произнесенного им слова.
Простой, сильный, великодушный, открытый человек. Редкая редкость.