Роберт улыбнулся.
– Что же во мне загадочного?
– Все, – ответила она. – Допустим, ты… Ну, естественно ведь предположить, что ты шпион.
– Неужели естественно?
– Да, да. Но дело даже не в том, шпион ты или журналист.
– А в чем же? – с интересом спросил он.
– Вот объясни, почему тебя не высылают? Англия объявила Германии войну, а ты живешь здесь как ни в чем не бывало, разъезжаешь по Берлину на «Мерседесе» и устраиваешь знакомых на хлебные места.
– Вот как раз это объясняется очень просто, – сказал он. – Таких семей, как моя, в мире не так уж много. Это старая аристократия, а с ней любые правительства стараются поддерживать если не добрые, то благожелательные отношения. На всякий случай. Нужны же контакты со внешним миром, через эту касту они и происходят. Даже правительство Гитлера в этом смысле не исключение. Я удовлетворил твое любопытство?
– Значит, ты не шпион? – спросила Полина.
– А ты полагала, я безбедно существую в Берлине в качестве английского шпиона? Странная логика.
– Не знаю, что я полагала, – вздохнула Полина. – Я даже про себя саму не знаю, как живу в Берлине. А главное – зачем.
– То есть?
Край его брови взлетел вверх. Так бывало каждый раз, когда он удивлялся, и каждый раз Полина думала: как естествен, как утонченно красив этот легкий полет!
– Я совершенно запуталась, Роберт, я…
И дальше слова полились сами, она не могла их больше удержать и не хотела удерживать… Задыхаясь от волнения, она рассказала о встрече с Неволиным, о том, как вовремя случилась эта встреча, потому что как раз тогда изнывала она от обыкновенности, от бесконечной обыденности своей жизни, и о том, как разгорелся в ней огонек авантюризма, рассказала тоже, и как он завел ее сначала в Москву, а потом в Берлин, и только в Берлине она поняла: то, что показалось ей живым авантюрным огоньком, на самом деле было огнем святого Эльма, обозначающим места, где остались лишь мертвецы…
Она говорила быстро, лихорадочно быстро, и только когда Роберт взял ее за руку, немного успокоилась.
– Вот так все это вышло, – сказала Полина, сжимая его пальцы. – Они мне помогают, ты прав. Уговорили приехать сюда, присылают деньги… Я делаю что хочу – снимаюсь в кино, веду богемную жизнь. Но зачем все это? Не понимаю! Я даже не в высоком смысле говорю, – уточнила она. – Что происходит в Германии, я уже поняла, и мне от этого тошно и страшно, но сейчас не о моем самоощущении. Я не понимаю, что им нужно, тем людям, которые перевезли меня сюда из Москвы, помогли попасть на киностудию и обеспечивают мою жизнь. Они мне ничего не объяснили. Я никому не отчитываюсь, меня никто не беспокоит… Но в таком случае чего же они от меня хотят? Вот это мне непонятно.
– Это как раз понятно, – сказал Роберт. – Хотят, чтобы ты стала агентом влияния.
– Кем-кем? – удивилась Полина. – Но на кого я должна влиять?
– На кого получится. У красивой женщины, вдобавок киноактрисы, потенциал в этом смысле высокий.
– Не может быть, чтобы причина была такая… ненадежная, – покачала головой Полина. – Это просто нерационально. Представляешь, сколько стоит, например, такой пансион, как этот? На завтрак здесь каждый день по-прежнему сливочное масло, хотя по карточкам уже год как дают только маргарин.
– Масло нетрудно достать, – заметил Роберт. – И кофе, и вино, и бельгийский шоколад. Были бы деньги.
– Вот именно, – кивнула Полина. – Квартирная плата в нашем пансионе именно такая, чтобы хозяйка могла добывать все это для постояльцев за безумные деньги. А мой гардероб? Я покупаю все что хочу, денег мне присылают достаточно. И что, все это ради того, чтобы я когда-нибудь шепнула что-нибудь на ушко кому-нибудь высокопоставленному? Да это просто слишком дорого, содержать меня здесь ради такой абстракции!
– Теперь ты рассуждаешь как экономная француженка, – улыбнулся Роберт. – Агенты влияния всегда стоят дорого, но любая разведка идет на эти расходы. Тем более советская – насколько я понимаю, рацио не главная черта русских. У них слишком богатая страна, чтобы можно было ожидать от них рачительности. Во всяком случае, содержать в Берлине потенциального агента влияния они могут себе позволить точно.
– О господи… – Полина почувствовала, как волосы начинают шевелиться у нее на голове. – То есть ты уверен… Но что же теперь… Я не хочу!
Она расслышала слезы в своем восклицании.
– Если бы действительно не хотела, то с самого начала отказалась бы. Не стала бы пробовать, что из всего этого выйдет.
Если бы Полина умела краснеть, то, наверное, ее лицо сделалось бы сейчас пунцовым.
«Как глубоко сидит во мне ложь, – немея от стыда, подумала она. – Я говорю и одновременно понимаю, что лгу – ну хорошо, недоговариваю, – и все равно продолжаю лгать… И кому? Он же видит меня насквозь».
Она ожидала сейчас чего угодно. Например, что после ее лжи, которую он так легко разгадал, Роберт встанет, оденется и молча уйдет.
– Мы с тобой можем уехать завтра утром, – сказал он. – Точнее, так: если мы хотим уехать, то должны сделать это завтра утром.
– Ты все еще хочешь, чтобы я ехала с тобой? – не глядя на него, пробормотала Полина.
Она сидела на кровати, а он лежал, закинув руки за голову, и его взгляд пронизывал ее насквозь, как ни отводи глаза.
Она все-таки решилась взглянуть на него. Глаза у него были совсем не темные, их расчерчивали светлые лучи, и от этого в них светилось внимание. Он смотрел сурово и нежно. Полина не понимала, как все это вообще может соединяться в одних глазах, но в его – соединялось.
– Да, – ответил он.
И одновременно с этими словами взял ее за руку и заставил снова лечь рядом с ним. Как только она почувствовала его плечо у себя под щекой, спокойствие к ней вернулось.
«Я буду с ним счастлива», – подумала Полина.
Отчетливость этой мысли поразила ее. Не многое в своей жизни она сознавала так ясно. И по этой ясности поняла, что это – правда. Есть на свете единственный человек, с которым она будет счастлива столько, сколько отведено ей жить, и ее счастье с ним будет таким же необъяснимым, как спокойствие, которое охватывает ее, как только она хотя бы просто прикасается к нему.
– Где ты живешь? – спросила Полина, покрепче прижимаясь щекой к его плечу.
– А где бы ты хотела?
– Не знаю. Все равно.
– Можно жить у океана, в графстве Кент. Там замок близ Английского пролива. Родители в нем не живут, но и продать его нельзя, это майорат.
– Бр-р! – Полина тихо засмеялась прямо ему в плечо. – Майорат… Там, наверное, страшно. Старинный английский замок, привидения…
– Привидения не так уж страшны. – Она почувствовала, что он тоже улыбнулся. – Но жить в замке не обязательно, ты права. Хлопотно и скучно. Я живу в Лондоне. Возле вокзала Виктория, у Варвик-сквер. Шебутной район, но удобно – если откуда-нибудь возвращаешься, то выходишь из поезда и идешь пешком, и через пятнадцать минут ты дома. И каждый вечер можно гулять вдоль Темзы, она тоже рядом. Заметь, я зазываю тебя, как профессиональный гид.