Последнее было сказано с особой иронией, отчего Андрей позволил себе ответить примерно так же:
– Никак нет.
Кротов кивнул. Больше разговора об этом не заходило.
А время между тем шло, зима сменилась весной – в этих краях она затяжная, с многочисленными заморозками, стужами, даже метелями… Но вот и это все осталось позади, солнце взяло свое, зазеленела земля, отчетливо обозначив близость лета. И хотя ничего вслух сказано не было, внутренний голос подсказывал Андрею, что недалек тот час, когда возникнет тема его, Андрея, УДО…
Внутренний голос не врал. Но он не мог знать всех обстоятельств, закручивающихся в эти дни вокруг трудной судьбы Андрея Тропинина.
Поэтому возникла совсем другая тема.
После – уже годы спустя, – думая о случившемся, Андрей находил, что кое-какие тревожные приметы начали подмигивать ему за несколько дней до этого. На полном серьезе он пришел к выводу, что первой такой приметой стала авария на складе: вдруг погас свет, сгорела электропроводка. Ну, починили, конечно, силами осужденных, причем негласным старшим оказался почему-то один из подручных Доктора, рецидивист по кличке Холод. Рядовые зэки-«мужики» возились с проводкой, конвойный, уверенный, что все будет в норме, отлучился по своим делам, а Холод контролировал процесс, то есть сидел на крыльце, курил, плевал сквозь зубы и мыслил о чем-то… Вдруг ни с того ни с сего он обратился к Тропинину:
– Слышь, «купец»! А ты не знаешь, случаем, что это с нашим «кумом»? Чего-то он в последние дни смурной ходит. Не в курсе?
«Кум» – это, понятно, начальник оперчасти колонии, подполковник Громаков.
– Да откуда ж мне знать?! – искренне удивился Андрей. – Я на него и не смотрю, мне тут своих забот хватает. А он что, озабоченный какой-то стал?
– Че-то типа того, – был ответ. – Недобрый знак!
Андрей и вправду не присматривался к подполковнику. Но тут он призадумался.
Такие типы, как этот Холод, впустую балаболить не станут – что-что, а это за годы, проведенные «у хозяина», Андрей усвоил точно.
– Вот как… – промолвил он озадаченно. – И что же это значит?
– А хрен знает, – пожал плечами рецидивист. – Поживем – увидим… Ладно, пойду гляну, что там эти наши трудовые резервы делают.
Потом Андрей часто вспоминал этот разговор и решил, что никакой двойной игры в словах Холода не было. Просто метким глазом прожженного блатаря он подметил изменения в повадках «кума» – чего, возможно, никто другой и не заметил бы.
Андрей навсегда запомнил, что эти ремонт и разговор были за день до того, как…
Как случилась предпоследняя встреча с Доктором.
Ее Андрей тоже запомнил очень хорошо.
На территории колонии, разумеется, действовал строгий порядок: перемещение осужденных только строем либо с конвоиром. И, разумеется, этот порядок негласно был отменен в отношении Доктора и двух его приближенных: Холода и Беркема, татарина откуда-то из-под Уфы. Эти трое могли ходить-бродить куда, когда и как им вздумается, администрация делала вид, что она этого не замечает. Впрочем, они этим правом не злоупотребляли, сохраняя в отношениях с официальным начальством аккуратный паритет. Андрей догадывался, что у Доктора с руководством есть и более потаенные дела, о которых не знают ни Холод, ни Беркем – но дальше себя этими догадками не морочил, полагая, что это его никак не касается…
Он ошибался.
В этот день он затеял частичную инвентаризацию комплектов зимней одежды. Забрался на соответствующий стеллаж, стал перебирать барахло – занятие неспешное, умиротворяющее… Позволил себе даже иронически пофилософствовать: думал ли он, будучи успешным бизнесменом, что когда-нибудь будет испытывать истинное удовольствие, сидя под крышей полутемного ангара и перебирая ватники, теплые штаны и шапки! А ведь и вправду удовольствие, ничего не скажешь.
Но его пресек отчетливый скрип входной двери. Андрей выглянул в проем: бог мой, Доктор с Беркемом!
Он проворно соскользнул со стеллажа, устремился к входу. Кротов заметил это, безмолвно сделал краткий жест, и его спутник, тоже молча кивнув, повернул обратно, вышел и прикрыл за собой дверь.
– Здравствуй, – сказал Вячеслав Ильич.
– Здравствуйте, – почтительно ответил Тропинин.
Кротов взглянул на него так, что Андрею стало немного не по себе.
– Есть разговор, Андрей.
Это прозвучало почти как ультиматум.
– Серьезный? – Андрей не собирался шутить, но «смотрящему» эта реплика показалась легкомысленной. Он тяжело посмотрел на собеседника:
– Уважаемый коллега! Никогда не задавайте лишних вопросов. Это в нашем деле очень важно. Ладно, все, закрыли тему. А разговор настолько серьезный, что этого ты себе, похоже, пока не представляешь.
Андрей испытал неприятное томление. Мысль сразу же метнулась к прошлому, к тем дням, что вместили в себе его, Андрея Тропинина, счастье и проклятие… и не ошиблась.
– В вашу жизнь, Андрей Павлович, – вновь зловеще перешел на «вы» Кротов, – вернулся ваш старый знакомый.
– Студенецкий, – усмехнулся Андрей всепонимающей усмешкой.
– Он самый. И не с подарком к летнему сезону… Вижу, не удивлен. Но сейчас, думаю, я тебя удивлю. Давай-ка присядем, минут десять у нас есть.
Для экстренной связи между формальным и неформальным владыками зоны существовал ряд условных сигналов, о которых знали только трое, и ни одна живая душа больше: триумвират «начальник» – «кум» – «смотрящий», то есть полковник Кузьменко – подполковник Громаков – доктор экономических наук Кротов. И было это совершенно как в шпионских триллерах: место машины начальника на стоянке, те или иные объявления на информационном табло… Несведущему человеку ни за что не догадаться.
Так вот в одном из своих свободных странствий по зоне Доктор увидел такой знак и понял, что предстоят события.
Начальник ИК-238 полковник Анатолий Федорович Кузьменко был старый волк тюремных чащоб, прошел все стадии служебной иерархии, начиная с вертухая на вышке. Восемнадцатилетним пацаном из украинской деревни он попал на службу во внутренние войска, ну а поскольку «хохол без лычки…», скажем так, никто, рядовой Кузьменко через год стал младшим сержантом, еще через год остался на сверхсрочную… ну а дальше, познав на себе промежуточные титулы прапорщика и младшего лейтенанта, вышел в полноценные офицеры. И своим горбом допер до полковника, прекрасно понимая, что генералом ему никогда не стать.
Надо признать, что при всей своей проницательности Доктор недооценил Кузьменко. Службу и сложности человеческих отношений в столь сумрачных условиях тот знал от и до. Умел выстраивать эти отношения так, что в колонии царил… ну если не мир, то хотя бы перемирие. В оперативной же работе, сам прослужив в «кумовьях» более десятка лет, мог дать сто очков вперед кому угодно. И потому от своего зама по оперчасти требовал лишь двух вещей: полного доверия и жесткого контроля за мероприятиями, проводимыми им самим. Первого из своих замов, вздумавшего было артачиться и проявлять самостоятельность, Кузьменко умело выжил из колонии, причем на повышение, а прибывший на замену Громаков, мужик неглупый, но без стержня в душе, быстро понял здешние расклады, понял, что под крылом полковника он приживется неплохо… словом, они поладили.