– На каком основании доктор утверждает, что она была убита током? – спросил Бовуар.
– Ожоги. Руки и ноги у нее обожжены.
– И пока ей делали искусственное дыхание, никто не обратил на это внимания? – спросил Бовуар.
Лемье был достаточно опытен, чтобы не отвечать на этот вопрос. Несколько секунд спустя он продолжил:
– С мадам де Пуатье были муж и дочь. Они поехали с ней в больницу. Я записал их имена и адрес.
– Сколько людей видели случившееся? – спросил Гамаш.
– Около тридцати человек. Может, больше. Это ежегодная игра. А перед этим у них состоялся общий завтрак в Легионе.
Вокруг них теперь работали криминалисты, время от времени они подходили к Гамашу с вопросом или сообщением. Бовуар отправился наблюдать за сбором вещественных доказательств, а Гамаш стоял и смотрел, как работает его команда, потом медленно, размеренным шагом двинулся вокруг места преступления, сцепив за спиной руки в перчатках. Агент Лемье наблюдал за старшим инспектором – тот словно отправился в свой собственный мир.
– Идем со мной.
Старший инспектор остановился и повернулся так неожиданно, что поймал взгляд Лемье, который не сводил с него глаз. Молодой полицейский бросился вперед по снегу и через несколько секунд уже шел бок о бок с Гамашем, не зная, чего ему ждать дальше. Спустя минуту-другую он понял, что, возможно, от него ждут лишь одного – чтобы он за компанию шел рядом со старшим инспектором. И тогда Лемье тоже сцепил руки за спиной и принялся вместе с Гамашем ходить вокруг места преступления, и скоро они вдвоем протоптали кольцо, в центре которого, словно яблочко мишени, находилось малое колечко – место, где умерла Си-Си де Пуатье.
– Это что? – спросил наконец Гамаш, показывая на громадный гриб, возвышавшийся над местом преступления, как очень маленькое и замерзшее облако после взрыва атомной бомбы.
– Это нагревательный элемент, сэр. Что-то вроде фонарного столба, только рассеивает не свет, а тепло.
– Я видел такие в Квебек-Сити – их ставят на площадках с выносными столиками перед кафе, – сказал Гамаш, вспоминая стаканы белого вина на старинных каменных площадках в Старом городе Квебека и нагревательные элементы, которые позволяли людям с комфортом обедать на улице вплоть до ранней осени. – Но они гораздо меньше.
– Большинство меньше. Но это промышленные обогреватели. Используются на стройках зимой и на спортивных соревнованиях. Я думаю, что этот позаимствовали у хоккейной команды в Уильямсбурге. У них большинство матчей проходит на открытом воздухе, и несколько лет назад они нашли спонсора, у которого попросили сделать для них трибуну и что-нибудь для обогрева зрителей.
– Ты местный?
– Да, сэр. Я вырос в Сен-Реми. Моя семья уехала, но я после окончания полицейского колледжа решил вернуться.
– Почему?
Почему? Этот вопрос удивил Лемье. Никто прежде не спрашивал у него. Может, это такая хитрая проверка со стороны Гамаша? Он посмотрел на крупного человека рядом с собой и подумал, что это никакая не проверка. Похоже, Гамаш был не из тех людей, которым нужны фокусы подобного рода. Но все же ответ лучше было дать дипломатический.
– Я хотел работать в Квебекской полиции и решил, что у меня здесь будет преимущество, потому что я знаю многих людей.
Гамаш несколько мгновений смотрел на него. Неловкий момент. Потом он отвернулся и уставился на обогреватель. Лемье немного успокоился.
– Мадам де Пуатье была убита током, источником которого, скорее всего, был этот обогреватель. Но она в момент смерти находилась довольно далеко от него. Возможно, у обогревателя было плохое соединение и мадам де Пуатье как-то задела его, а затем сумела сделать несколько шагов, прежде чем упасть мертвой? Что ты об этом думаешь?
– Мне позволительно высказать предположение?
Гамаш рассмеялся:
– Да, только не говори инспектору Бовуару.
– Люди здесь все время пользуются генераторами. Они есть у всех. Я думаю, что кто-нибудь мог замкнуть на нее концы.
– Ты хочешь сказать, воспользовался прикуривателем и ухватил ее двумя «крокодилами»? – Гамаш старался говорить без сомнения в голосе, но это было затруднительно. – Ты думаешь, она могла не заметить?
– Могла и не заметить, если следила за игрой.
Видимо, у молодого агента Лемье и старшего инспектора Гамаша было разное отношение к кёрлингу. Впрочем, Гамаш любил смотреть финальные матчи по национальному телевидению. В Канаде это считалось чуть ли не долгом. Но его это никогда не захватывало. И он наверняка заметил бы, если бы Рейн-Мари включила генератор и прикрепила два огромных крокодила к его ушам.
– Есть еще какие-нибудь идеи?
Лемье отрицательно покачал головой и изобразил напряженную работу мысли.
Жан Ги Бовуар оставил бригаду криминалистов и присоединился к Гамашу, который стоял возле обогревателя.
– Как эта штука питается, Жан Ги?
– Понятия не имею. Мы сняли с нее отпечатки и все сфотографировали, так что можете ее трогать, если хотите.
Двое полицейских обошли обогреватель, то наклоняя голову, то поднимая ее вверх, словно два монаха в очень коротком паломничестве.
– А вот и выключатель. – Гамаш нажал на кнопку, но, как они и ожидали, ничего не случилось.
– Еще одна загадка, – улыбнулся Бовуар.
– Неужели это никогда не кончится?
Гамаш посмотрел на агента Лемье, сидящего на трибуне. Лемье дул на замерзшие руки и делал записи в своем блокноте. Старший инспектор просил его привести записи в порядок.
– Что ты о нем думаешь?
– О Лемье? – спросил Бовуар, и у него упало сердце. – Он неплохой парень.
– Но?..
Откуда он узнал, что есть «но»? Не в первый раз Бовуар надеялся, что Гамаш не сможет прочесть его мысли. А среди них было много мусора. Его дедушка говорил когда-то: «Не ходи в свою голову в одиночестве, mon petit [41] . Это довольно опасное местечко».
Бовуар запомнил этот урок и редко делал ревизию своим мыслям. И уж тем более чужим. Он предпочитал факты, улики, вещи, к которым можно прикоснуться, которые можно взять в руку. А что касается мыслей, то он оставлял их более смелым людям вроде Гамаша. Но теперь он невольно задал себе вопрос, уж не нашел ли шеф путь в его голову. Там можно было найти немало такого, что заставило бы Бовуара покраснеть. И не только немного порнографии. Пару фантазий касательно агента Изабель Лакост. Даже фантазию касательно агента Иветт Николь, этой чудовищной стажерки, появившейся у них около года назад. Эта фантазия включала расчлененку. Но если Гамаш и в самом деле мог проникнуть в мозг Бовуара, то по отношению к самому себе он не нашел бы там ничего, кроме уважения. А если бы копнул поглубже, то нашел бы то, что Бовуар пытался скрыть даже от себя самого. Там таились страхи Бовуара, зловонные и голодные. А где-то в самом низу, под страхом быть отвергнутым и страхом тесной близости, сидел страх когда-нибудь потерять Гамаша. А рядом с этим страхом в этом потайном месте обитало еще кое-что. Там Бовуар прятал свою любовь: свернутая в плотный маленький шарик, она лежала в самом отдаленном уголке его мозга.