Мелоди отправлялась в деловую поездку с неприятным мужчиной среднего возраста, а сейчас перед ней стоял славный малый тридцати с небольшим лет, непринужденный в общении и способный к искренним, добрым движениям души. Мелоди попыталась мысленно вернуть первоначальное впечатление вздорного и невоспитанного заказчика — но это ей, увы, уже не удавалось.
— Ох, кажется, я заболтался? — спохватился Уэйнрайт, заметив странное отсутствующее выражение у нее на лице.
— Нет, что вы! Просто я пыталась припомнить все, что читала об этой церкви. По-моему, это последний шедевр Циммермана?
— Да, именно так. И автор так полюбил свое творение, что остался доживать остаток своих дней в небольшом домике неподалеку.
В эту минуту они как раз проезжали мимо подходящего места для стоянки. Уэйнрайт резко свернул в сторону, обернулся к спутнице и спросил:
— Прежде чем слоняться без толку по рынку, давайте лучше сразу заранее решим, что бы вы предпочли на обед?
— Бутерброды с сыром. Кажется, за всю свою жизнь я не пробовала столько замечательных сортов сыра, сколько за свое недолгое пребывание в Европе.
— Что ж, тогда посмотрим, чем вас сумеет удивить этот городишко.
На рынке они бродили от прилавка к прилавку, и в итоге их выбор пал на огромные булки с маком, набор остро пахнущих сыров и разнообразные фрукты, уложенные в пирамиды, являвшие собой такие образцы геометрического совершенства, что у Мелоди просто сердце сжималось, когда при очередной покупке это совершенство вдруг нарушалось.
Часом позже они с Уэйнрайтом уже расположились на берегу Странбергер-Зее — мирного озера, окутанного легкой дымкой, на водной глади которого там и сям пестрели разноцветные лодки. Целая процессия важных уток вперевалку подковыляла к ним в надежде полакомиться крошками от их обеда.
Мелоди со смехом отломила кусочек булки с маком и бросила уткам. У нее кружилась голова от переполнявшего ее состояния какого-то необъяснимого счастья.
— Послушайте, Мелоди, — произнес Брэдли Уэйнрайт, неожиданно нарушив эту идиллию, — зачем вы это делаете?
— Что?!
— Изо всех сил стараетесь сделать карьеру фотографа. Не лучше ли было вернуться домой, выйти замуж, нарожать детей, ходить на вечеринки к соседям… в общем, вести нормальную человеческую жизнь, вместо того чтобы мотаться чуть ли не по всему свету в полном одиночестве?
— Ну, не бестактно ли задавать подобные вопросы?
— Не может быть, чтобы вы верили во всю эту феминистскую чепуху вроде эмансипации, уравнения в правах и так далее! Нет, не, похоже. И вопросы мои вовсе не бестактные. А вы, кстати, вовсе не похожи на такую феминистку. Скорее — на милую юную особу, которая занимается фотографией ради забавы, чтобы как-то скоротать время до тех пор, пока не встретится подходящий парень. А уж тогда вы забросите все ваши объективы и с радостью променяете их на мужа и уютный домик в придачу — все, как и полагается. Я прав?
— А вы оказывается, еще глупее, чем я думала! — сердито отрезала Мелоди. — Моя фотография не менее важна для меня, чем для вас — ваша писанина! Разумеется, я могу в один прекрасный день выйти замуж, но это отнюдь не означает, что я засуну фотоаппарат в шкаф и буду доставать его лишь для того, чтобы щелкать детей на днях рождения! Женщина вполне может совмещать и семью, и карьеру — разве не так? Вот, например, эта ваша знакомая корреспондентка, Лесли Макдональд… Как насчет нее? — осведомилась Мелоди, не замечая страдальческой гримасы, которая на мгновение исказила лицо ее собеседника. — Ведь она сделала блестящую карьеру, не так ли? Только людям, которые действительно полностью отдаются работе, и удается получить солидный контракт. Неужели вы думаете, что она пренебрегла бы им ради замужества?
— Вы сами толком не знаете, о чем болтаете, — процедил сквозь зубы Уэйнрайт. — Лесли Макдональд здесь абсолютно ни при чем. Кроме того, я абсолютно не намерен говорить о ней с вами ни сейчас, ни вообще когда-либо впредь, ясно? Пора, пошли отсюда!
Резким движением он сгреб остатки обеда в пакет и сунул его в ближайший мусорный бак, причем у Мелоди создалось впечатление, что Уэйнрайт с гораздо большим удовольствием засунул бы этот пакет ей в глотку…
Уязвленная и огорченная такой внезапной вспышкой гнева, Мелоди с опаской устроилась на сиденье автомобиля как можно дальше от своего свирепого спутника.
— Послушайте! — заявил он неожиданно. — Прошу прощения за свою несдержанность. Когда вы узнаете меня поближе, то усвоите, что Лесли — это одна из моих запретных тем. Для всех! А теперь забудем об этом.
И хотя его не слишком-то любезное извинение несколько снизило возникшую напряженность, следующие сорок километров они проехали в гробовом молчании. И только после поворота на узкую проселочную дорогу, ведущую к Вайсу, Уэйнрайт опять заговорил:
— Сегодня мы задержимся здесь ненадолго. Просто хочу, чтобы вы взглянули на местность, а потом мы еще сюда приедем. Сам я тут уже провел довольно много времени, так что успел собрать всю нужную мне информацию. Вам же предоставляется полная свобода — побродите, присмотритесь и выберите, что фотографировать.
Мелоди кивнула, а Уэйнрайт свернул на просторную пыльную площадку рядом с дорогой. Если судить по стоявшим там автомобилям, то место это служило чем-то вроде автостоянки, однако никого из служащих поблизости не было. Озадаченная, она спросила:
— Как, мы уже приехали?
— Да. Дальше придется немножко прогуляться пешком. Фотоаппарат с собой брать будете?
— А как же? Освещение еще отличное, так что, может быть, прямо сейчас и начну снимать.
Когда они одолели подъем дороги в компании с группой туристов, по говору — канадцев, Мелоди застыла как вкопанная, и глаза ее округлились от восторга.
— Красотища! — выдохнула она.
— Я же говорил, — кивнул Уэйнрайт, довольный произведенным впечатлением.
Перед ними расстилался обширный луг, сплошь усеянный розовыми, желтыми и малиновыми цветами, а посередине его возвышалась необыкновенной красоты церковь. Вдали, на горизонте, Альпы возносили к ярко-синим небесам свои заснеженные вершины.
Едва ступив под своды церкви, Мелоди чуть не задохнулась от восторга и удивления. Ее глазам предстал миниатюрный, идеально спланированный образец архитектуры рококо: настенные фрески в нежных пастельных тонах и везде, повсюду — прихотливая узорчатая позолота. И хотя Мелоди как фотограф-профессионал всегда отдавала предпочтение ясным и чистым линиям, этот уникальный образец сложнейшей игры форм и цвета произвел на нее совершенно неизгладимое впечатление.
Брэдли Уэйнрайт инстинктивно почувствовал потребность Мелоди переварить все увиденное и перевести его на язык фотографии, так, чтобы снимки вызвали у читателей журнала такую же бурю восторга, как и у их автора, и предпочел удалиться, оставив девушку один на один с храмом.
Мелоди бродила вдоль стен, начисто позабыв о вездесущих туристах, присматривая себе сюжеты для будущих снимков и выбирая точки с самым удачным освещением. Ей хотелось, чтобы свет на фотографиях струился как бы прямо с небес, а для этого нужно естественное освещение, поскольку искусственная подсветка лишила бы изображение легкости и воздушности.