— Разумеется, ваши английские сторонники именно так и скажут, — заявила девушка, позабыв всякую осторожность. — Но если обман все-таки откроется?
— Тогда вы узнаете еще одну «правду» обо мне, — с недоброй улыбкой ответил Келлз. — Вы с удивлением услышите, что вообще-то я испанец, приговоренный к смерти за ересь, но в последний момент помилованный и сосланный на галеры. И я сумею это доказать, если захочу.
— Вы действительно были на галерах?
Она знала, что иногда это случается, но ни разу еще не встречала человека, пережившего такое испытание.
— — Четыре месяца, семь дней и шесть часов. Я считал каждый час. Мне достались удары, какие лорду Томасу не могли привидеться даже в кошмарном сне. Поэтому не торопитесь распространять обо мне слухи, Кристабель. Иначе вас примут за очередную ревнивицу, которую я бросил. До вас уже были такие.
Сочувствие, зародившееся в ее душе к бывшему узнику испанской галеры, мгновенно исчезло.
— В таком случае я приложу все усилия, чтобы каждый на этом острове узнал, что между нами ничего не было, — холодно сказала она. — Никогда и ничего!
— Да, любыми средствами храните себя для лорда Томаса. — Оттолкнув стул, Келлз вышел.
Но выдавались и хорошие дни. Например, когда он взял ее с собой на верховую прогулку и они устроили пикник у горного ручья. Лежа на склоне высокого холма, они глядели на панораму Тортуги: на город, на порт, на корабли, стоявшие в бухте.
Келлз отпил вина из фляги и откинулся на локти, запрокинув голову к лазурному небу, а она клала ему в рот виноград.
— Хорошо бы нам встретиться в другое время и в другом месте, — вздохнул он.
— Хорошо бы. Когда мы были молодыми.
— А семнадцать лет уже старость? — засмеялся Келлз.
— Мне кажется, прошли годы с тех пор, как я здесь, — призналась Каролина. — Тут кругом — и в городе, и в людях — какая-то… суетность, что ли… — Она запнулась, не сумев объяснить, почему в буканьерском городке чувствуешь себя старше.
— Понимаю, я тоже это чувствую.
«Здесь я растратил свою юность, — думал Келлз. — Именно здесь, а не на испанских галерах. Там я был молодым, и, когда меня приковали к веслам, ярость моя вздымалась до самых марселей».
— Сколько вам лет, Келлз? — спросила Каролина, отшвырнув пустую веточку.
— Двадцать семь.
— А выглядите старше.
— У буканьеров трудная жизнь, — улыбнулся он, переворачиваясь на живот.
— Ваша-то жизнь не так трудна! — фыркнула девушка. — Множество слуг, лучший дом на Тортуге, женщины так и льнут к вам.
«Значит, все-таки заметила», — подумал Келлз.
— Мне нет до них никакого дела.
— Ни до одной? Никогда? — спросила Каролина.
Буканьер посмотрел на нее страстным взглядом. Она казалась такой юной, хрупкой в своем белом корсаже и желтой льняной юбке. Келлз решил подарить ей к этому наряду золотую цепочку, которая будет красиво блестеть на солнце.
— Ни до одной женщины? — настаивала она.
— Была одна. Испанка.
Больше Келлз ничего не сказал, а Каролина не стала расспрашивать. Вдруг она вспомнила: «Четки в шкафу! Наверное, они принадлежали той девушке».
— Испанка, — пробормотала она. — Раз вы воюете с Испанией, то не сможете к ней вернуться.
— Да.
Все это случилось давно, но рана от той несчастной любви еще саднила, ему не хотелось бередить ее.
— Мы оба что-то потеряли в жизни, — печально сказала девушка, отчего сердце у Келлза сжалось.
Некоторое время они молчали, уже не пленница и тюремщик, как прежде, а просто мужчина и женщина, пойманные в сети судьбы.
Когда они уже ехали домой, Каролина несколько раз улыбнулась и, кажется, простила ему свое пленение.
— Келлз, почему вы решили стать буканьером?
— Из-за женщины, — честно признался он.
Каролина резко повернулась в седле:
— Из-за той испанки?
— Я любил ее. — Голос звучал жестко, глаза походили на окна в преисподнюю. — Из-за того что я любил ее, они ее убили. С тех пор испанские доны расплачиваются за это своей кровью и своими богатствами.
Выражение его лица было столь устрашающим, что Каролина не решилась приставать с новыми вопросами. «Месть без границ, — содрогнулась девушка и тут же подумала почти с ревностью:
— Наверное, он сильно любил испанку. Но она умерла, и ему никогда не вернуть ее. К тому же годы изменили его. Как и меня». Действительно, теперь Каролина чувствовала себя уже не Каролиной Лайтфут, беззаботной красавицей из Виргинии. В нее вошла Кристабель, Серебряная Русалка карибских буканьеров.
Тортуга изменила их обоих.
Шли дни. Участились тропические дожди, которые барабанили по нервам не слабее, чем по крыше, и по мере того как близился отъезд Келлза, росло раздражение Каролины.
Однажды, бесшумно проходя по коридору, она услышала голос Хоукса, мрачно разговаривавшего с кем-то у входной двери.
— Да, плавание снова отложено на другой день, — ворчал он.
— Как так? — Голос его собеседника Каролина не узнала.
— Причина одна: капитан Келлз не может оставить Русалку. И не хочет брать ее с собой, боится, как бы мушкетная пуля не испортила ее красивые волосы.
При слове «русалка» Каролина сразу остановилась.
— Ты не можешь отрицать, что она красавица, Хоукс.
Каролина не стала дожидаться ответа и потихоньку удалилась.
Неужели правда? Неужели она действительно имеет над этим человеком какую-то власть? На ум сразу пришли воспоминания об Эссексе, о Ребе, о заснеженном лабиринте, о той лжи и хитростях, встававших между ними на Тортуге. Нет, Келлз продолжает удерживать Серебряную Русалку лишь потому, что она в глазах буканьеров — символ его превосходства, а еще потому, что каждый вечер ему нравится дополнять ею интерьер своей «английской» столовой. Так легче представлять себя в Эссексе, английским джентльменом.
— Почему вы остаетесь тут, Келлз? — приступила к нему с расспросами Каролина. — Вы же англичанин. Почему бы вам не вернуться и не жениться на ком-нибудь вроде Ребы?
— Я бы так и поступил, если бы не встретил Серебряную Русалку.
— Нет, просто вы буканьер, это у вас в крови! Вы никогда не расстанетесь с морем.
Она знала, что не права, но ей хотелось вывести его из себя.
Она снова надела красное платье, чтобы взбесить Келлза.
— Почему вы не отпустите меня? — закричала Каролина. — У нас же нет общего будущего!