Владимир Викторович, не обращая внимания на халявные бутерброды, конфеты и выпивку, пробирался к виновнику торжества, чтобы задать один-единственный вопрос. Не задать его он не имел права.
Улучив момент, когда глава комитета отбился от назойливых представителей коммунистической прессы, Верещагин негромко представился:
— Юлиан Васильевич… Моя фамилия Верещагин, журнал «Мужская работа».
— Очень приятно, — располагающе улыбнулся чиновник.
— Я немного увлекаюсь живописью… Если не ошибаюсь, в вашем кабинете висит Кадинский. «Одиночество».
— Да! — счастливо и гордо, словно выиграв суперприз в «Поле чудес», вскричал Юлиан Васильевич. — Это Кадинский!
— А если не секрет, подлинник или копия?
— Конечно подлинник!
Главный борец с коррупцией взял Верещагина под локоток и подвел к «Ублюдку».
— Да… Я обожаю Кадинского. Великий художник, хотя и малоизвестный. Взгляните, какая необычная цветовая гамма. Ничего красного. В то время у него были определенные разногласия с властями. Да и в семейной жизни не все гладко. По одной из версий, здесь он изобразил себя. Говорят, тогда он злоупотреблял. Что делать, все гении не без греха.
Владимир Викторович не без удовольствия заметил, что его дохлая легенда обросла плотью. Что не могло не радовать.
— Но подлинник Кадинского стоит очень дорого, — поддержал он игру.
— Не то слово, — с гордостью олимпийского чемпиона ответил собеседник, но вдруг, спохватившись, словно карманник, засекший засаду, негромко добавил: — Пришлось кредит взять… На пять лет. Но есть чего ради… Думаю, через двадцать лет он не будет иметь цены.
— А можно поинтересоваться, где вы его приобрели? Все-таки это не автомобиль и не холодильник.
Чиновник с чекистским подозрением посмотрел на журналиста, но, не заметив в его чистом взоре подвоха, пояснил:
— Действительно… не холодильник. Картину мне продала его вдова… К сожалению, женщина в бедственном положении…
Владимир Викторович чуть не поперхнулся прихваченным с фуршетного стола соком. Так и гипертонический криз можно подхватить. Вдова… Да еще в бедственном положении.
— Сейчас ей под восемьдесят, — продолжал Юлиан Васильевич, — это его последняя жена. Она на тридцать лет моложе художника… Приятная, интеллигентная женщина… Я обещал ей сохранить картину.
Присутствуй «вдова» Владимира Викторовича, она бы, без сомнения, возгордилась и потребовала бы денег на новую шубу.
— Трудно сейчас старикам… Но ничего… Скоро все изменится. На то мы и здесь. — Юлиан Васильевич не без удовольствия посмотрел на одинокого марсианского «Ублюдка», после чего улыбнулся. — Вы извините, меня ждут ваши коллеги. Было приятно познакомиться.
Походкой римского патриция, идущего на форум, он вернулся к гостям.
Владимир Викторович достал редакционную «мыльницу» и запечатлел шедевр. Кто знает, долго ли он провисит у Юлиана Васильевича? И не улетит ли завтра в вышестоящие столичные кабинеты? А так хоть какая-то память. Внукам похвастаться, что прикасался к вечному…
…А он все-таки стал великим художником. Сбылась детская мечта. Пускай даже таким необычным образом.
И кто после этого скажет, что чудес не бывает?
Еще как.
И не только в рекламе одноименного творожка.
На обратном пути в редакцию он завернул в художественный магазин, купил набор масляных красок, кисти и холст.
Через год в Гамбурге с большим успехом прошла первая персональная выставка модного художника Владимира Кадинского (Верещагина).