– Так что мне светит? – все же уточнил Николай.
– За двойное убийство? Вышак.
У Николая зашевелились волосы на голове, он подумал о бессмысленных годах, проведенных в рудниках и на лесоповале, где из человеческих радостей позволялась одна – спать шесть часов, а то и меньше. Подумал о высочайшей несправедливости, преследовавшей его долгие годы, о Вере, о том, что жизнь прекрасна и без науки, прекрасна и с относительной свободой. Он явственно ощутил, как на него надвигается катастрофа, за которой нет будущего…
– Я пойду туда и заберу финку, – вскочила Вера.
– Сядь! – процедил Тарас. – Хочешь и ты под расстрельную статью?
– Да что ты ее пугаешь? – Майка и сама задрожала, обняв Веру за плечи. – Разве сейчас женщин…
– Замолчите обе, – тихо сказал Тарас.
Вера упала на табурет, уткнувшись в живот Майе, заплакала. Тем временем Тарас надел свитер, натянул штаны, обмотал портянками ступни и сунул их в сапоги, снял с вешалки куртку и кепку:
– Иди за мной, Викинг.
Ни Майя, ни Вера не спросили, куда и зачем они идут, только обе застыли, глядя на мужей со страхом. Из сарайчика Тарас выкатил мотоцикл, завел мотор, кивнул Николаю на заднее сиденье, мол, садись. И помчался, оглашая тихие улицы ревом мотора. Остановился неподалеку от дома Пахомова, закатил мотоцикл в кусты, ведь ночь только на первый взгляд спокойна. Ночью в городе начиналась потайная жизнь, непредсказуемая и опасная, а заканчивалась с первыми лучами солнца.
– Веди к Пахомову, – сказал Тарас.
Вошли в подъезд, задержались, прислушиваясь к звукам, но тишина стояла мертвая, будто в доме никто не живет. Осторожно, замирая от скрипа собственной обуви, поднялись на третий этаж, Тарас перевел глаза на друга, молча спрашивая – какая квартира? Николай указал подбородком, не решаясь войти первым. Достав платок, Тарас взялся за ручку, открыл дверь, оба проскользнули внутрь. В квартире горел свет, как горел и тогда, когда Николай очнулся, а убегая отсюда, он не выключил электричество.
– Задерни шторы, – шепнул Тарас, тщательно вытирая ручку двери платком. – Ходи тихо, чтоб соседи внизу не услышали. Ни к чему не прикасайся…
Николай двинулся к окну на цыпочках, но на середине гостиной с опаской (а может, с надеждой) повернул голову в сторону профессора. Нет, чуда не произошло, Пахомов лежал на том же месте и в той же позе, в какой оставил его. И Нюша лежала в смежной комнате. Ничего не изменилось, ничего. Но изменения произошли в Николае, он понимал, что начался новый отсчет времени.
Он торопливо задернул шторы из тяжелой ткани, повернулся. В это время Тарас, наклонившись к полу, рассматривал паркет, махнул рукой другу – иди ко мне. Когда тот подошел, указал на капли крови, идя вдоль них.
– Это моя кровь, – пояснил шепотом Николай. – Когда меня несли в гостиную, она капала с меня…
– Или она капала, когда ты уходил, – выдвинул другую версию Тарас. – Видишь, один и тот же факт можно повернуть по-разному. Худо… – продвигаясь в согнутом состоянии в глубь квартиры, произнес он. Дошел до размазанного пятна на паркете. – Здесь лежал, когда очнулся? (Николай утвердительно закивал). Худо, Викинг. Пол паркетный, кровь в этом месте просочилась в щели. Найди тряпку, отмой паркет от крови. Но смотри! Ты не должен оставить своих отпечатков нигде. А я подумаю, что делать с кровью в щелях.
– Не трать времени. Я вымою пол, никто не догадается, что здесь была кровь.
Невмоготу было Николаю находиться в квартире Пахомова, постоянно натыкаться глазами на его труп. Он мечтал поскорее убраться отсюда.
– Девяносто процентов, что не догадаются, – не спорил Тарас. – Но десять остается, а это огромный риск. У нас эксперты хорошие! Действуй без разговоров!
Николай набрал в миску воды, смочил тряпку (не забыл вытереть кран), тщательно оттирал паркетины от своей крови. Тем временем Тарас изучал оба трупа, вдруг он позвал громким шепотом:
– Викинг! Сюда! – Николай не заставил себя ждать. Тарас стоял над трупом Нюши, склонившись и держась руками за колени. – Викинг, гляди.
Он указал на грудь Нюши пальцем, но Николаю пришлось наклониться, чтобы увидеть то, что заметил Тарас.
– Ничего не вижу, – сказал он.
– Возле второй пуговки.
На шерстяной кофте коричневого цвета алел кусочек…
– Это ноготь? – спросил Николай.
– Вот именно. Верхняя часть ногтя, который отломился. Ноготь женский, покрыт лаком. Длинный. У Пахомова были женщины?
– Ни разу не видел. Откуда ноготь взялся?
– Думаю, старуху либо держала, либо удавила женщина. Значит, с ними была баба… Ноготок оставим, оставим. Чего стоишь? Иди работай.
Тарас осмотрел комнаты, из пепельницы вытряхнул окурки на газету, завернул и сунул в карман. Когда Николай закончил отмывать паркет, осведомился:
– Знаешь, где у профессора чернила?
– В кабинете.
– Неси. Да! Вытри все, до чего дотрагивался. Не той тряпкой, которой кровь смывал, дуралей! Сухой!
Николай принес чернила в бутылке, отправился стирать свои отпечатки, а разве вспомнишь, где он их оставил? Протирал все подряд. А Тарас аккуратно вылил чернила на место бывшего кровавого пятна, потом растер бутылкой новое пятно и положил ее рядом. Тряпки вместе с миской сунул в хозяйственную сумку, ее взял на кухне, уточнил:
– Ты все вытер? Чай, водку пил?
– Пил. Нюша вымыла посуду до моего ухода.
– Тогда идем.
– А как же Пахомов, Нюша?..
– Простят нам. Ступай вперед.
В начале пятого они благополучно покинули дом, бегом добрались до мотоцикла. Тарас сделал крюк, выехал на мост, на середине реки кинул финку в воду со словами:
– Ничего, попадутся и без этой улики.
Приехав к Тарасу, в дом вошли не сразу, сначала на огороде развели небольшой костер, сожгли тряпки и сумку, правда, мокрая ткань не хотела гореть, но и тут нашли выход: плеснули керосином. Подсовывая веткой мокрую тряпку к языкам пламени, Тарас спросил:
– Не заметил, что унесли из квартиры?
– На столе стоял хрустальный кубок, небольшой, на серебряной подставке, его нет.
– Что за подставка? Какая у нее форма?
– Кубок, как высокий бокал, а подставка в форме трех дубовых листов.
– Нарисовать сможешь?
– Попытаюсь. Еще пропала аметистовая друза…
– Что такое друза?
– Это группа сросшихся друг с другом кристаллов. У Пахомова аметисты были величиной с мой мизинец, это камни фиолетового цвета, прозрачные.
– Тоже нарисуй. Что еще пропало?
– Не знаю. Кубок и аметисты – то, что бросилось в глаза.