– Как думаешь, Викинг, они знают, что ты не вор?
– Вряд ли. – Николай не удержался и повернулся к другу. – Я-то сидел, меня освободили, когда освобождали уголовников. Политические до сих пор парятся. Полагаю, это они выяснили, потому и решили сделать из меня козла отпущения.
Николай отвернулся, отхлебнул пива.
– Ты не ответил, что собираешься делать, – повторил вопрос Тарас. – Какие у тебя планы?
– Планы все те же: найти убийц Пахомова. Вот что, Тарас… Возьмите под наблюдение дом на Свердлова, пятьдесят три, нечистый это дом…
– На Свердлова? Недавно в том районе труп нашли. Пинжу.
– Кто такой Пинжа? – К сожалению, далеко не все следует и другу выкладывать.
– Тертый уголовник. Был в бегах, теперь на том свете. Зарезали его.
– Ну, так свои, наверно, и залупили мокряка (убили). На стройку ходить не буду. Я влез к ним, пора действовать. Ты уж уладь со стройкой.
– Улажу, – пообещал Тарас.
– Краденые ценности скупает некий тип по фамилии Валюх. Соответственно, и толкает. К нему попали монеты Пахомова, три он продал. Живет в доме с закоулками, на двери нет номера. Как его найти, я написал, держи.
Тарас опустил руку, у бедра забрал записку, сунул ее в карман, после чего обеспокоенно сказал:
– Викинг, не нравится мне малява Кобыле. Хорошо подумай, куда ввязываешься, малейший твой прокол – и тебе не жить.
– Кобыла, Кобыла… – на выдохе произнес Николай. – Да, хитрый, сволочь, коварный. У меня есть план, но ваша помощь нужна, тем более мой план льет воду и на вашу мельницу.
Изложив шепотом план, Николай первым вышел из пивной, добрался до трамвайной остановки и поехал на вокзал. Побродив немного среди народа с узлами и чемоданами, засек Фургона за работой. Пока толстяк в добротном расстегнутом пальто поедал пирожки, босяк Фургон якобы случайно столкнулся с ним и выбил из нагрудного кармана портмоне. Натянув фуражку почти на нос, Фургон зачем-то подошел к расписанию, одновременно шарил глазами по сторонам в поисках нового ловца ворон. Когда объявили посадку, Николай перехватил его у выхода на перрон, протянул пятерню, тот заулыбался:
– Викинг! Каким ветром?
– Отойдем. – Вышли из здания вокзала, закурили. – Я насчет шварц-вайса.
– Так это рядом, на Версале. Пошли?
Версаль, место встречи гомиков, находился на привокзальной площади у фонтана, который окружали скамейки.
– Обычно они тут под вечер бал мастырят, – вводил в курс дела Фургон по дороге. – Но их мастевой (известный) торчит на Версале постоянно. Кликуха у него – Жося.
– Пассия (пассивный), что ли?
– Хрен его знает. Первый срок отбоярил за французское преступление (за развратные действия). Вон их дворец бракосочетания, – хихикнул Фургон, указав на группу из пяти человек около скамейки, свистнул, затем помахал рукой. – Жося! Терпеть не могу его. Жося!
За то время, что невысокий и обрюзгший мужчина шел к ним, Николай успел переброситься несколькими фразами с Фургоном:
– Где достать квочку с цыплятами (пистолет с патронами)?
– Зачем тебе гадовская штука? – немало изумился Фургон. – Когда она в кармане, обязательно в руку прыгнет, а пуля дура, летит…
– Я лучше тебя знаю, куда летит пуля, – отбрил Николай. – Мне для спокойствия.
– Ну, раз так, спросим у Жоси.
Фальшивый паспорт – это неплохой способ подползти к тем, кто имел выход на рецидивистов. Кому нужна фальшивка? Только такому же рецидивисту, а подтверждение, что он ягода с их куста, – Фургон. Николай торопился, чувствуя обостренными нервами, что стал марионеткой в чьих-то руках. И пистолет ему понадобился не столько для поднятия собственного авторитета (в те времена оружие приобретали самые отчаянные, кому терять нечего), сколько для прощупывания все той же среды. Впрочем, с оружием действительно спокойней.
– Что угодно-с? – произнес Жося мокрыми губами. То, что он гомик, по виду не скажешь, однако оценивающие глазки Жоси не по-мужски подернулись томностью, остановившись на новеньком.
– Шварц-вайс, – ответил Николай.
– Тебе чистый или готовую предъяву?
Николай размышлял: черт его знает, какой непредсказуемый поворот ждет его впереди, вдруг понадобится документ, а чистый бланк паспорта сам не заполнит, печати не поставит.
– Готовую предъяву, – сказал. – Квочка с цыплятами нужна.
– О! – поднял брови Жося в знак одобрения. – «ТТ» подойдет? Или тебе забугорный?
– «ТТ» подойдет. Когда прийти и куда?
– Ко мне домой завтра утречком, Красавчик покажет.
– Ты, падла, кончай меня Красавчиком звать! – возмутился Фургон.
Но Жося чмокнул воздух отвратительно мокрыми губами и рассмеялся заигрывающим смешком. Николай удержал Фургона за локоть, чтоб парень не побил Жосю, потащил к вокзалу, а тот озверело матерился в адрес гомика.
Вечером Николай посетил «Гильдию», ведь именно здесь он встречался с Кобылой, значит, здесь его и увидели бандиты, убившие Пахомова. Фургон составил компанию, что было кстати. Болтая с ним, Николай водил по залу глазами в поисках тех, кто, возможно, следил за ним. Пристального внимания к себе не заметил, поэтому осведомлялся у Фургона, кто есть кто, делая в уме отметки о каждом. По скудным характеристикам воришки он делал собственный анализ, кто из этих хануриков способен на крупное преступление, да все были мелочью. Он поинтересовался:
– В городе есть знаменитая блатная кошка?
Фургон выпятил губу, припоминая:
– Ну, Шмарка, из магазинов продукты тырит.
– Она здесь?
– Ага. В цветастом платье напротив пианиста ржет, дура.
Сисястая, животастая, мордастая, похожая на свиноматку Шмарка вряд ли тайно промышляла грабежом с убийствами. А Фургон перечислял:
– Мулька прославилась, тырит на рынках и толкучках…
– Это все мелкий блатяк, – покривился Николай. – А есть образованная (рецидивистка), притом молодая и чтоб почетом пользовалась?
Николай решил, что к Пахомову приходила молодая женщина, а не старая перечница. Во-первых, сломанный ноготь. Длина, ухоженность, цвет лака указывали, что он принадлежал молодой женщине. К тому же держать Нюшу или душить – надо иметь силы, и это – во-вторых. В-третьих, пожилых босячек в опасное дело не возьмет опытный преступник, а побывали в квартире опытные.
– Я вообще-то бабье не люблю в нашем деле, потому не интересуюсь, – говорил Фургон. – Ну, есть одна… Мадера. Поглядишь на нее и с бабой лечь больше не захочешь.
– Страшная?
– Да нет… Вся из себя припомаженная, сладкая. Внутри у нее что-то такое имеется, от чего все опускается. Веришь – по чем бегает (чем промышляет), никто не знает, а среди наших вроде как своя в доску. Но ее здесь нет. Она все больше по шикарным кабакам таскается.