Джен быстро разделалась с остатками своего пирога.

— Мне пора возвращаться к работе, — сказала она.

— Мне тоже, — откликнулся Джек. Он поблагодарил ее и зашагал по длинным и стылым, как холодильные камеры, коридорам, которые в конце концов вывели его к выходу из клиники и к парковочной стоянке. Он потратил добрых пять минут на поиски своего «мустанга» — так велика оказалась сила привычки! — прежде чем сообразил, что его машина сгорела, а сам он нынче ездит на какой-то взятой напрокат развалюхе.

Садясь за руль и включая кондиционер, Джек думал не о своей машине, не о своей старой подружке, даже не о Брайане. Он думал о Линдси, о том, что мать страдающего глухотой ребенка почти наверняка знала: во время предродового обследования глухоту обнаружить невозможно, а десять лет назад вообще не стали бы обследовать новорожденного, чтобы обнаружить подобный дефект.

Тем не менее, глядя ему в глаза, она без колебаний обвинила его и Джесси в том, что они отказались от своего ребенка, потому что тот оказался ущербным.

На мгновение ему стало жаль Линдси, но он тут же постарался прогнать это чувство. Сердце болезненно стучало в груди. Джесси уже давно ушла из жизни. Но он все равно надеялся, что каким-то образом она сможет его услышать.

«Прости меня, пожалуйста, Джесси. Прости меня за то, что я так думал о тебе».

В десять минут четвертого Джек уже был в другом месте, и там его окружали женщины, любая из которых с радостью дала бы ему пинка. К счастью, большинство из них находилось за решеткой.

У Джека с Софией была назначена встреча с Линдси в Центре содержания под стражей для выработки дальнейшей стратегии поведения в суде. Он миновал пост охраны на входе для посетителей, потом прошел через главную комнату для свиданий. Это было, наверное, самое угнетающее зрелище, какое ему когда-либо доводилось видеть чудесным субботним днем, когда так и тянет поваляться на пляже, погулять в парке или провести время за шашлыками с друзьями на заднем дворе. Жены с заплаканными глазами танцевали медленный танец со своими мужьями под музыку, звучащую только у них в головах. Матери в тюремных комбинезонах крепко обнимали своих дочерей с «конскими хвостиками». Маленькие мальчики смущенно хихикали, услышав голос матери, который с каждым месяцем становился все менее знакомым. Джек испытал прилив грусти при мысли о Брайане, которому, может статься, когда-нибудь придется явиться сюда, чтобы встретиться с матерью. И тут он ощутил то же чувство к Линдси, осознав, что сегодня, вот в эту самую минуту, Брайана нет здесь, и нет только потому, что его дедушка и бабушка уже осудили ее и не позволят ему прийти навестить свою мать.

Джек прошел в более спокойный уголок комнаты, отведенный для встреч адвокатов со своими подзащитными. София ждала его в комнатке Б, но их клиентка еще не появилась.

— Линдси уже идет сюда? — спросил Джек.

— Собственно говоря, я только что отправила ее обратно в камеру. У нас состоялся долгий разговор.

— Без меня?

— Да. Нам с вами нужно поговорить.

Она сделала приглашающий жест рукой, чтобы он присел, но Джек остался стоять. «Нам с вами нужно поговорить». Сколько раз в жизни ему приходилось слышать эти слова, и никогда еще за ними не следовали хорошие известия.

— Что здесь происходит? — спросил Джек. — Почему вы с Линдси встретились без меня?

— Она вернется, так что остыньте, ладно? У нас троих еще состоится общее совещание. Но есть кое-что, о чем она могла поведать только женщине. Это не касается вас лично. Существуют вещи, которые женщина не может сказать в лицо мужчине. Даже если этот мужчина — ее адвокат.

— Вы скажете мне, что происходит, или я должен догадаться сам?

— Это касается кубинского солдата.

— Кубинца? — переспросил Джек, не веря своим ушам. — И как же это может меня не касаться?

— Это действительно так, и мы поговорим подробнее, когда Линдси вернется. Просто в его показаниях присутствует один момент… который, откровенно говоря, приводит Линдси в смущение. Вот мы с ней и обсудили его вначале.

— Совершенно очевидно, вы имеете в виду то, что она с лейтенантом Джонсоном была в спальне.

— Совершенно очевидно.

Джек положил портфель на стол и пододвинул к себе стул.

— Неловких моментов избежать невозможно. Если мы вызовем кубинца для дачи свидетельских показаний, он выложит все, и хорошее, и плохое.

— Линдси это понимает. И, откровенно говоря, я не вижу здесь ничего особенно плохого.

— Не видите?

— Нет. Я внимательно наблюдала за присяжными. Я заметила, какими глазами они смотрят на Линдси, с тех пор как этот доктор по лечению бесплодия высказал свою теорию о сперматозоидах-убийцах. Я нисколько не сомневаюсь в том, что каждый из этих присяжных уже обвиняет Линдси в прелюбодеянии.

— Не могу с вами не согласиться, — заметил Джек. — Но мы неизбежно сталкиваемся с опасностью усилить это впечатление, вызвав кубинского солдата в качестве свидетеля.

— Я тоже этого боялась. До нашего маленького разговора с Линдси.

— И теперь вы придерживаетесь другого мнения, не так ли?

— Вы правы. Я полагаю, кубинский солдат может стать единственным свидетелем, который докажет, что Линдси не лгала, когда говорила о том, что у нее не было ни с кем романа.

— Простите? Кубинец видел, как она занималась сексом с лейтенантом Джонсоном. Они вели себя, как в порнофильме, — так по-моему, он выразился.

— Иногда все не так просто, как кажется на первый взгляд, — обронила София.

— Ага. Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Наверное, речь идет о съемках одного из этих новомодных клипов. Что-нибудь вроде реанимации в положении лежа «пахом к паху».

— Мне понятен ваш скептицизм. Но вы еще не слышали версию Линдси о тех событиях.

— А вы слышали?

— Да.

— И что же?

На лице у Софии не дрогнул ни один мускул, когда она взглянула ему в глаза.

— Вы должны вызвать кубинца, Джек. Он станет свидетелем защиты номер один.

Глава тридцать восьмая

В понедельник утром для охраны порядка у здания суда были приняты дополнительные меры безопасности. Здание было окружено кольцом полицейских автомобилей. В толпе зевак сновали детективы в штатском (одни с микрофоном в ухе, другие и вовсе были неотличимы от обычных людей). Авеню Майами перекрыли полностью, и сотни демонстрантов собрались у заграждений и кордонов, оказавшись так близко к зданию суда, как только им позволила полиция. Они кричали на английском и испанском, но ни на одном языке не прозвучало ни слова в поддержку первого свидетеля защиты.

Атмосфера внутри была не столь наэлектризована, но оставалась, тем не менее, напряженной. Зрителей, как имевших отношение к средствам массовой информации, так и простых обывателей, обыскивали вручную и с помощью электронных средств. Металлоискатели у входа были настроены так тонко, что способны были обнаружить золотую пломбу в зубе. По длинным коридорам сновали собаки-ищейки, вынюхивавшие бомбы и тащившие за собой на поводках своих инструкторов. Через каждые пятьдесят футов стояли вооруженные федеральные судебные исполнители.