Можно сколько угодно злиться на Дрюню, но по сути он прав: Чусов не боец. Пудовые кулаки и большой живот у него имеются. А бойцовских качеств, которыми до предела нашпигован Дрюня — у него нет.
Посчитав, что вопрос об обвинительном заключении, решен положительно, прокурор Константинов перешел к следующему пункту.
— Защита наверняка будет настаивать на том, чтобы вызвать в суд специалиста по международному финансовому праву, — сказал он, разливая по стопкам остатки коньяка. — Советую отклонить ходатайство. Зачем нам буржуйский специалист? У нас есть своя лаборатория судеб- но-бухгалтерской экспертизы. Клавдия Васильевна — хорошая женщина…
— И твоя жена, — ехидно заметил судья.
— Гражданская, между прочим, — парировал прокурор и всем своим видом показал, что это полностью меняет дело.
— Я не спорю, Клавдия Васильевна хороший специалист в своей области, — согласился Чусов. — Но при чем здесь бухгалтерская экспертиза, если речь идет о налоговом праве?
— А при том, Андрон, что Беловский специалист — это американская вобла Донахью. Родная дочка телекомментатора, между прочим. Она станет умничать и всех только запутает. К тому же затянет процесс до невозможности…
Коньяк давно закончился, так и не улучшив их взаимопонимания. Осталось ощущение недосказанности и какой-то неприятный осадок. Работать судье Чусову по-прежнему не хотелось. К тому же в связи с делом «Красносибмета» его освободили от всех текущих дел, чтобы он мог полностью сосредоточиться процессе Белова…
Они продолжили свой разговор в ресторане «Сибирские пельмени». Немного поспорили о вертикали власти и о социальной ответственности бизнеса, но предстоящего процесса уже не касались. Вместо этого власть повспоминали общую юность, школьные и студенческие годы. И до того довспоминались, что в какой-то момент даже вылезли на эстраду и, отобрав у ведущего микрофон, исполнили на два голоса песню из кинофильма «Генералы песчаных карьеров».
Домой, по настоянию судьи, возвращались пешком. «Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» — с большим чувством цитировал Чусов оставшуюся в памяти фразу из школьного спектакля. Его бас звучал на всю улицу совсем по-Левитановски, но разбудить сонных обывателей ему так и не удалось. Ленив русский человек, ленив и нелюбопытен…
XXXI
Хорошее все-таки время — весна. Хотя и не впадает человек в зимнюю спячку, а все-таки весной появляется ощущение, будто проснулся. Депрессия, именуемая иногда «кризисом среднего возраста», прошла у Введенского так же быстро, как и началась. И в этом не было ничего удивительного: человек, склонный к самоедству не имеет шансов стать профессионалом такого уровня и в такой области, которая требует от человека волевых качеств и постоянного контролю за собой.
Впервые после долгого перерыва Игорь Леонидович ехал в метро. Этот факт сам по себе рождал ощущение новизны, напоминал о студенческой юности. В метро можно было не опасаться встречи со знакомыми: они пользовались другим видом транспорта. Плюс неприметная внешность, стертый тип — тоже, между прочим, не последнее качество для людей его профессии.
Это ощущение чего-то нового было связано с его одеждой — на нем был турецкий пуховик с Черкизовского рынка, джинсы и кроссовки, имеющие сходную родословную. А что? Нормальная одежда, вполне удобная. Генерала Введенского, даже когда он не был еще генералом, отличало полное равнодушие к внешним проявлениям достатка. Его аскетизм часто становился предметом шуток в кругу знакомых и друзей.
Турецкий пуховик цвета морской волны — это, разумеется, перебор. Но маскарада требовало дело — Введенский возвращался со встречи с информатором в приятном возбуждении от подзабытого кайфа оперативной работы. Короче говоря, настроение было прекрасное, несмотря на то, что именно сегодня на карьере Игоря Леонидовича мог быть поставлен крест.
Процесс Александра Белова и сопутствующие ему обстоятельства произвели на Введенского глубокое впечатление. Смутное недовольство собой, своей работой и многими из окружавших его людей воплотилось в конкретном человеке. Нет, не в Белове, а в Батине. Странным образом их судьбы были связаны — то ли генералы КГБ со своим списком избранных напортачили, то ли парки, Клото, Лахезис и Атропос, прядущие нить жизни, что-то напутали…
Белов не был его другом в прямом значении этого слова. Но сам он, как человек одаренный, волевой и без оговорок честный, — олицетворял для Игоря Леонидовича ни. много ни мало будущее России. Генерал не любил цветистых фраз о любви к отечеству, но именно забота о государстве и, в конечном счете, благе народа была главным мотором его деятельности.
Попытка разобраться в ситуации путем открытого разговора с шефом результата не дала. Мудрый генерал Хохлов намекнул, что является «рабом лампы», человеком системы, и любая откровенность между ним и подчиненным по интересующему Введенского вопросу исключается. Это была первая из дверей, плотно закрытых перед носом человека, вздумавшего ставить под сомнение генеральный курс администрации президента. Правда, в конце разговора Хохлов пообещал посодействовать в организации личной встречи с президентом.
Были и другие двери, которые захлопывались перед ним, будто по команде. Батин, с которым — Игоря Леонидовича, как ему казалось, связывало чувство взаимной симпатии и уважения, вообще не счел целесообразным с ним встречаться, несмотря на протекцию Хохлова.
Зато личного общения с генералом Введенским, как выяснилось, возжаждал председатель думского комитета по законности и праву Борис Сергеевич Удодов. Восходящая звезда политического бомонда, личность, по уверениям газетчиков, «сугубо харизматическая» появилась в рабочем кабинете заместителя главы ФСБ, как и положено по статусу, без звонка.
— Разрешите войти! — с легким намеком на «офицерскость» сказал Удодов, хотя, по мнению хозяина кабинета, о подобном разрешении следовало попросить загодя.
Внешность у депутата и в самом деле была фактурная. Именно такие лица и должны быть у слуг народа. Ранняя седина, результат неправильного обмена веществ, должна была свидетельствовать о тяжких испытаниях и смертельных опасностях, выпавших на его долю. А псевдовоенная выправка, достигнутая ценой изнурительных упражнений, помогала Борису Сергеевичу с особым чувствам исполнять песню «Господа офицеры» на встречах с ветеранами.
У него был универсальный имидж: строевая подтянутость, в случае надобности, легко перекраивалась в интеллигентную мягкость «шестидесятника». Достаточно было сменить депутатский костюм-тройку на свитер и гитару. Иными словами, наружность — дай бог каждому.
Удодов с порога заговорил о Белове. Человек до крайности самонадеянный, он не сомневался, что фээсбэшник вполне разделяет его классовую ненависть к олигархам. И потому говорил, говорил, говорил, не стесняясь в выражениях. Введенскому страшно захотелось остановить этот поток красноречия.
— Я ошибусь, если скажу, что вами движет чувство личной обиды? — спросил генерал: по роду службы он был осведомлен о конфликте между Беловым и Удодовым.