В какой-то момент пенсионер чуть было не засыпался, сунувшись в открывающиеся ворота.
Но вовремя успел спрятаться, потому что заметил мужика, который выходил из гаража. Как теперь казалось рассказчику, что-то в поведении его было настораживающим. Как будто бы тот очень спешил и не хотел, чтобы его увидели. Так это было или иначе, но оснащенный от природы хорошей зрительной памятью Иван Иванович разглядел и запомнил лицо человека, запирающего ворота. Сам он при этом остался незамеченным. А про мужика, которого на тот момент посчитал сторожем, и вовсе забыл до поры до времени.
Зернов был продвинутым пенсионером. Во-первых, он читал газеты, а во-вторых, никогда не проходил мимо любого рода наглядной агитации. Вот поэтому лицо мужчины, увиденное на территории «Красносибмета», мгновенно восстановилось в его памяти при виде листовки «Их разыскивает милиция». Эта листовка да еще статья в центральной газете под заголовком «Асфиксия творчества» навели старого человека на размышления. Он сопоставил факты и пришел к выводу, что человек из гаража мог иметь отношение к убийству.
Вот только сообщать об этом в милицию Ивану Ивановичу было не с руки, поскольку возникал вопрос, что сам он делал в тот поздний час на территории комбината? Не грибы ведь собирал? Тогда что? Алюминиевые огурцы, о которых пел Цой у внучки на магнитофоне?
Так он промаялся некоторое время. А потом, решив, что уже слишком стар, чтобы чего-то боятся, направился в ближайшее отделение милиции — с повинной.
— С ваших слов кто-нибудь что-нибудь записывал? — спросил Введенский. — Вам давали на подпись ваши показания?
На оба вопроса Иван Иванович ответил утвердительно. И добавил, что к милиционеру, который его опрашивал, вскоре присоединился вызванный по телефону следователь прокуратуры. А потом Зернов рассказал, как его взялась преследовать бригада специализированной «скорой помощи» из психушки.
— Сижу здесь теперь, как в преисподней, среди котлов, и не знаю, что делать, — сказал растерянно Зернов. — На дурку идти не хочется. Подводить хорошего человека тоже не хочется. Не верю я, что Белов заказал журналиста.
Игорь Леонидович поблагодарил пенсионера за откровенность, пожал ему руку и посоветовал потерпеть еще немного и своего укрытия не покидать. И попросил на всякий случай еще раз изложить всю историю письменно, поставить под ней число, подпись и отдать на хранение Федору Лукину…
XXXVIII
Может ли человек в здравом уме и памяти мечтать в тюрьме — о карцере? Может! Больше всего Белов сейчас тосковал по первой своей одиночке или, на худой конец, о вышеупомянутом карцере. Ему так хотелось побыть одному и обработать спокойно лавину информации, которую обрушил на него Введенский. Однако, на то она и тюрьма, что простая фраза: «Мне надо побыть одному», прозвучала бы здесь так же нелепо, как блатная музыка на детском утреннике.
— Что, Белый, никак в монастырь собрался, грехи замаливать? — ехидно поинтересовался Грот, уставясь на стопку пропагандистской литературы в руках Саши. — Правильно. Только есть хорошая поговорка: на бога надейся, а сам не плошай. Никто тебе не поможет, если сам себе не поможешь.
Пассажиры выразили немедленную готовность почитать. Они вмиг расхватали тоненькие брошюрки, сетуя на то, что нет картинок, если не считать схематично нарисованной на обложке кисти руки. Четыре из пяти пальцев были загнуты: таким образом авторы в максимально доступной форме, то есть для полных дебилов, иллюстрировали «четыре неоспоримых доказательства существования Бога».
Самая толстая книга на поверку оказалась «Жизнеописанием преподобного Нила Сорского». Ее внушительный объем и название отпугнули конкурентов, никто не заинтересовался этим фолиантом, и Саша почувствовал от этого облегчение. Он сам собирался как следует ее изучить, однако не стал этого делать на глазах у всех и сунул том под одеяло.
Впрочем, для Белова вскоре нашлось другое занятие. Сначала на допрос увели Грота. А вскоре после этого и по Сашину душу в камере появился контролер — мужик, которого Александр до сих пор не видел, вероятно, новенький. Покидая камеру, Белов отыскал глазами Дубу. Единственный человек, которому можно было здесь доверять, молча кивнул, давая понять, что присмотрит за «хозяйством».
Маршрут, которым его вели, подсказывал: предстоит разговор либо с адвокатом, либо с опером. Допросов, насколько Белов мог судить, больше быть не должно. Однако здесь он, как скоро выяснилось, ошибался. Кабинет кума, возле которого остановился провожатый, по всей вероятности, был занят. И тогда с Беловым впервые проделали то, о чем он только слышал от других заключенных: его поместили в «стакан».
Ничего, как говорится, личного: просто заперли в поставленный на попа решетчатый гроб, именуемый на языке тюремщиков «камерой временного содержания». В самом деле, не болтаться же заключенному в коридоре, пока до него дойдет очередь! Это вам не ЖЭК со старушками, и не тамбур-накопитель в аэропорту — здесь все серьезно. Но ощущение, которое испытывает человек с нормальной психикой в такой узкой клетке, трудно описать. Саше пришло в голову, что зверям в зоопарке отводится куда как больше места.
Белов провел в таком положении никак не меньше получаса. Это время он использовал с пользой — для размышлений. Наконец, дверь кабинета растворилась, и оттуда вышел Грот в сопровождении конвойного. Он постарался как можно быстрее прошмыгнуть мимо Саши, который успел отметить выражение глубокого удовлетворения на лице авторитета. Белову стало противно…
Однако сюрприз, который ожидал его в кабинете, подмял все остальные ощущения. Никто уже не вспоминал ни об уклонении от уплаты налогов, ни о растрате чужого имущества, ни об отмывании денег. Даже о предстоящем заключительном заседании суда, которое должно было состояться через три дня, никто не упомянул. Александру Белову было предъявлено новое обвинение: на сей раз в предумышленном убийстве…
Поздним вечером Федор, Витек, Доктор Ватсон и примкнувший к ним Введенский собрались в комнате психологической разгрузки ООО «Гармония». Все подготовительные мероприятия были уже проведены, и теперь можно было в. прямом смысле сказать, что собравшиеся ждали у моря погоды. Как и предсказывали синоптики, к вечеру подул сильный влажный ветер, небо обложили густые темные облака. Эти перемены позволяли предположить, что к утру можно ждать снегопада. В связи с такой возможностью друзья, чтобы сохранить спортивную форму, отказали себе в даже одноразовой дозе «Бальзама Вонсовского», и перешли исключительно на зеленый чай.
Доктор Ватсон, попирая принципы врачебной этики, развлекал друзей рассказом из личной жизни Кабана. В какой то степени его оправдывало то обстоятельство, что бывший криминальный авторитет мог считаться «старинным приятелем» собравшихся и, следовательно, человеком не совсем посторонним. Кстати, к большому облегчению Федора, который не знал, что делать с кабанскими пожертвованиями, спонсорские подарки перестали поступать в дом бомжа…
По недавнему признанию, сделанному Кабаном в этом самом кабинете, его любимые экзотические галлюцинации, с которыми больной ни в какую не желал расстаться, претерпели серьезные изменения.