Вслед ему еще раз ударил выстрел, и Карамазов нашел силы вскочить и побежать.
Нет, не «минус три», как он уже поверил. Только «минус один». И то, если он сможет уйти, если у дома его не встретят пулями остатки охраны.
Он выскочил из здания, мучительным усилием раскрыл глаза, вглядываясь в сад. Никого… Карамазов сделал пару шагов, зажмурился, не в силах больше смотреть. И почти сразу потерял направление, упал лицом в колючую щетину можжевельника, высаженного у входа. Пробежал пару шагов, обдираясь о ветки, запнулся, уткнулся в вялую мокрую траву. Крошечное облегчение…
— Замри, — шепнула тьма.
Семен увидел распахнутую дверь, и сердце сжалось. Надо было кому-то остаться внутри. Разве смогут старый полковник и писатель защитить Хайретдинова?
Вбегая, он увидел смятые кусты, но не остановился. Возможно, там был труп кого-то из товарищей. Но сейчас главным было спасти хозяина.
Он едва не выстрелил по человеку, склонившемуся над телом в конце коридора. Лишь в последнюю секунду понял, что это был Заров.
— Руки! — закричал Семен, поднимая автомат. — Руки!
Кажется, Заров даже не испугался. Повернулся, сказал:
— Есть аптечка в доме?
Семен сделал шаг, другой. Глаза защипало.
— Быстрее пробегай, я стрелял газом!
Он подошел к ним, уже опуская оружие. Нет, конечно, это не писатель стрелял в Шедченко…
— Хайретдинов?
— В кабинете закрылся…
— Где этот?
— Ушел… Только что ушел. Даже автомат уронил! — писатель нервно хихикнул. — Аптечку принеси!
Семен запоздало вспомнил смятые кусты. Кажется, их ветки еще дрожали, когда он забегал в дом…
— Аптечку! Он кровью истекает!
Это было бесконечное мгновение, когда Семен пытался сделать выбор. Шедченко, на простреленной груди которого пузырилась кровь, и враг Визиря, уже лишенный оружия, полуслепой, убегающий прочь…
— Быстрее, гад! — заорал Ярослав. В его голосе тоже что-то было… сила, иная чем у Визиря, но все-таки Сила, давящая, заставляющая делать выбор, и Семен бросился в комнату охраны.
Но вначале он все же закрыл входную дверь. Это было так просто, захлопнуть тяжелую створку… задержать на секунду врага. Если бы он сделал это, выходя, то успел бы настигнуть киллера. Расстрелять его в спину, изрешетить пулями.
Зря они так торопились.
Вечер был гранью. Кирилл знал это предельно четко.
Так получалось, что раньше всегда кто-то был рядом. Веснин, Аркадий Львович, Заров. Конечно, не все из них были по-настоящему друзьями. Заров, например, оказался предателем.
И все же кто-то взрослый и сильный был рядом. Готовый если не помочь — так хотя бы отразить удар. Можно было забыться, почувствовать себя ребенком.
Теперь надо было быть взрослым.
И это — навсегда.
Кирилл покосился на Визитера. Тот, похоже, дремал. Они ехали в метро к Домодедовской, так решил Виз, и Кирилл не стал требовать объяснений. Визу виднее, он помнит то, что забыл Кирилл.
Теперь так будет всегда.
Решают за него.
Давать показания — это оказалось еще той работой. Наверное, мучительной даже для абсолютно невинного человека.
Ярослав Заров никогда не считал себя образцом праведности.
Он рассказал о своей деловой поездке в Москву, и о встрече со старым поклонником его книг — политиком Рашидом Хайретдиновым. Как остановился у него, за пределами Москвы — почему и пренебрег обязательной регистрацией иногородних, второсортных граждан. О том, как началась стрельба, как был ранен Шедченко, как он успел увидеть убегающего убийцу…
О том, как Визирь подошел к нему, накладывающему повязку на грудь Шедченко, покачал головой, склонился к раненому — и вопросительно посмотрел на него, он не рассказал. К чему? Это был лишь миг, короткий и важный лишь для Посланников. «Награда за верность?» — спросил тогда Заров, и лицо Визиря дрогнуло. Шедченко оплошал, потерял ценность. Стал даже опасным — мало ли что проговорит в наркозном бреду человек.
Но Хайретдинов не посмел добить полковника. При нем, Прототипе Творчества, нелепом и слабом человеке.
Последнем сообщнике Власти…
Ярослав маялся в комнате — кажется, раньше здесь жил сам Шедченко. Хорошая комната, уютная, она ему нравилась. Дом был полон чужих людей. Следователи, оперативники, спецназовцы в затянутых масками лицах. Визирь сидел в своем кабинете с каким-то совсем уж важным человеком, генералом МВД. Последний раз, возвращаясь с допроса — или это называется «снятием показаний»? — Заров услышал голоса из-за двери. Негодующий бас генерала «Пятеро убитых, Рашид! Четверо ваших охранников и гражданская девка! Один в реанимации, с инфарктом! Что тут, бля, творится?» И приглушенный, вкрадчивый голос Визиря: «На вас возложено обеспечение безопасности депутатов Думы…»
Ой-ей-ей, генерал… Ты еще не понимаешь, во что вляпался. Ты еще прикрыт высотой своего поста, верой в себя, сильного и неуязвимого, стража закона в российском государстве… Погоди немного. Пообщайся с тем — кто есть Власть.
Ярослав попытался заснуть. Даже разделся, лег в постель, поймав на древней радиоле какую-то мягкую, блюзовую музыку. Напрасная попытка. Сейчас его усыпила бы пригоршня люминала или бутылка водки. Но не было ни того, ни другого. Ничего, кроме страха — раздастся стук в дверь, и люди в масках сомкнут на запястьях наручники, и дурацкой, бессмысленной жалости.
К Шедченко, который валяется сейчас на операционном столе, голый и неподвижный, с распахнутой грудной клеткой и введенным в трахею тубусом наркозного аппарата. К пацанам, бредущим сейчас по ночным улицам Москвы.
Даже себя самого он жалел, никогда не подозревая, что это возможно.
Дописался, литератор. Фантазии стали жизнью — и ударили вслед, неотвратимо и непреклонно. Получай свое Чудо. Почувствуй то, в чем убеждал других.
Жизнь — не игра.
Он поднялся, когда стрелки часов подползли к двенадцати. Натянул джинсы, одел свитер на голое тело. По радио стали крутить русские группы, он морщился, узнавая знакомые мелодии.
В конце коридора стоял парень с автоматом. Глянул на него — под вязаной тканью маски лицо безэмоционально, как у робота-полицейского в кино. Отвернулся. Заров прошел мимо, стараясь держать шаг твердым. Словно мимо злой собаки, томящейся на хилом поводке…