— Прекрати меня так звать.

— Ярослав, у нас, пришедших, есть маленькие разногласия. Каждый из нас считает, что люди живут неправильно.

— А кто на Земле считает иначе?

— Да, но только у нас есть возможность доказать свое мнение. Очень простым образом — тот, кто продержится дольше, считается правым.

Он понял сразу. Жизнь переломилась надвое с этим непрошеным чудом, с этим скрипом двери в пустой квартире. А чудеса добрыми не бывают.

Ярослав поймал взгляд Визитера. Сочувственный? Как бы не так. Он сам никогда не умел сочувствовать. Это редкость — человек, понимающий чужую боль.

— Вы собираетесь убивать друг друга?

Тот лишь пожал плечами.

— Очевидно. Я против такого метода, но остальные выберут его. Понимаешь, ведь все, все допускают убийство — хотя бы во имя высоких целей. Защитить себя, Родину, друзей — это искупает вину. Так ведь? А здесь цель выше… дать счастье миру.

— Сделай еще кофе, — попросил Ярослав. На мгновение он удивился своему тону — так говорят старым друзьям.

Впрочем, Визитер был им самим.

— Ты начинаешь верить, — добродушно сказал тот.

— Кем ты себя воспринимаешь?

— Хороший вопрос, — вытрясая молотые зерна в джезву, отозвался Визитер. — Писателем Ярославом Заровым. Популярным поставщиком читабельной массы.

— А еще?

Визитер косо глянул на него.

— А еще я знаю, что являюсь лишь его копией. Порождением непонятной силы, решившей… э… упорядочить человеческую жизнь.

— Ты и вправду не знаешь, как возник?

Визитер молчал так долго, что он перестал ждать ответа.

— Хотел бы я ответить, Ярик, — во взгляде Визитера вдруг пробилась тоска. — Хочешь знать, как это было? Я засыпал. Проехала машина, я приоткрыл глаза. Посмотрел в потолок. Понял, что не усну. Решил встать, и сесть за компьютер.

Он резко выдохнул, словно отсекая воспоминания.

— И оказался в коридоре. Голый и босой. И знающий, что теперь я — двойник. А ты — настоящий… лежишь в постели. Открыл дверь в ванную, одел халат, прошел на кухню и включил свет.

— Значит я поступил бы так?

— Ты так и поступил… — Визитер резко обернулся, подхватывая закипающий кофе. — У меня не спросили разрешения, и ничего не потрудились объяснить. Я просто знаю — нас шестеро. У всех, кроме меня, есть объяснения произошедшему, но что в них правда, а что ложь — я не знаю.

На короткий миг Ярослав представил себя там, у плиты, в накинутом халате, осознающим что он — лишь копия. И отпрянул, словно схватившись за раскаленный металл.

— Извини, — прошептал он.

— Ты ни при чем. Пойми, мы уже разные. С каждой секундой нас разводит все дальше и дальше. Через несколько лет мы станем… ну, как близнецы, долго жившие вместе. Если, конечно, у нас будут эти годы.

— Что ты знаешь про остальных?

Визитер пожал плечами.

— Я их чувствую. Где они, и что могут сейчас делать. Это не телепатия, больше похоже на догадку. Ты так чувствуешь Галину.

Это был словно удар поддых.

— Я не знаю, где она, — прошептал Ярослав.

— Брось. Ты представляешь. Она дома, в этой квартирке в микрорайонах. Одна. И тоже не спит, читает своего любимого Дюрренматта.

— Чушь.

Визитер удивленно смотрел на него.

— Так ты не можешь ощутить других людей? Что они делают, о чем думают? Даже свою бывшую жену, которую до сих пор любишь?

— Нет.

Молча налив кофе, Визитер снова сел напротив. Глянул на Ярослава — не то с иронией, не то с жалостью.

— Эй, мужик… А как же ты книжки пишешь?

— Я вру.

3

Неужели именно так он выглядит? Аркадий Львович со смешанным чувством жалости и брезгливости смотрел на старика в кресле. Не то, чтобы дряхлый, и без малейшего намека на лысину. Зато одутловатый, с нездоровым серым лицом и перевитыми синими шнурами вен запястьями. Слегка полуоткрытый рот, сточенные серые зубы. Профессор. Академик. До сих пор известный и уважаемый в узких кругах.

— Порой мне кажется, что в ларце Пандоры хранилось и зеркало, — сказал старик. — Люди не должны знать свой облик, это жестоко в большинстве случаев.

— Это похуже зеркала, — прошептал Аркадий Львович.

— Да, да, — старик согласно закивал. — А чего ты ждал от семидесятилетнего онкологического больного?

Слово прозвучало, убийственно-равнодушное, и сердце болезненно сжалось.

— Я полагаю, что имею право на откровенность и некоторый цинизм, — продолжал старик. — В конце-концов я в ничем не лучшем положении. Понимаешь?

— Кто ты?

— Твое отражение, — старик выбрался из кресла, подошел к нему. — Аркаша, полагаю, мы не станем обсуждать версию, что я — лишь галлюцинация? В связи с полной ее бесплодностью.

Аркадий Львович кивнул.

— Прекрасно, — старик оживился. — Идею с нашедшимся на старости лет сумасшедшим братом-близнецом оставим для дешевых комедий. Перейдем к делу?

Он снова послушно кивнул.

— Ты помнишь, как перестал верить в Бога?

— Сила такого масштаба не может быть бездеятельной, — кашлянув, произнес Аркадий Львович. — То, что она не проявляется реальными фактами, показатель ее отсутствия.

— А в законы природы ты веришь?

Доктор философии Зальцман слегка улыбнулся.

— Не в таком проявлении.

— Прежним первооткрывателям данного закона не удалось о нем поведать.

— Хорошо. Говори.

— Человеческое общество не является простой суммой индивидуумов. Оно обладает некоторой… э… силой. И определенной свободой воли.

— Достаточной, чтобы создать копию старого грустного еврея?

— Например. И не только его.

Аркадий Львович картинно обернулся.

— Не здесь. К счастью — остальные не здесь.

— А какова цель такого божественного акта?

— Выбор. Человечество несет в себе самые различные тенденции развития. Назовем их векторами. Вектор силы, вектор творчества, вектор власти, вектор гуманизма, вектор развития, вектор знания…