— Не смей ее ругать, — строго сказала Мария. — Она — моя сестра. Я знаю всю ее жизнь, я жила в ней!
— Ладно, извини… но нечего ей шастать спозаранку. Москва, знаешь, слезам не верит.
— Это и твоя вина, Илья, — укоризненно заметила Мария. — Но за Анну беспокоиться нечего. С ней — моя любовь.
— Любовь, знаешь ли, вещь хрупкая! — Карамазов, уже собравшийся пойти в душ, остановился. — Полно всяких скотов. Могут и обидеть.
— Тех, кого я люблю, очень рискованно обижать, — в голосе Марии скользнул ледяной ветерок. — Я умею прощать и нести Свет. Но и лишать его я умею!
Заров стоял, крутя в руке телефонную трубку.
Черт.
Как глупо получилось!
Заигрался с «высокими технологиями». Забыл, что за каждой бирочкой-адресом сети стоят живые люди. Породил новую легенду… ну, не легенду — тему для шуток. А Скицын с Озеровым будут долго общаться, пытаясь выяснить, кто из них шутник… и наконец придут к единственному выводу.
О том, что писатель Ярослав Заров един в двух лицах.
— Это звонил тот друг, с которым вы вчера пили? — спросил Визитер.
— С ним пил Слава.
— А… — Визитер непроизвольно покосился на дверь ванной комнаты. — Хорошо они выпили. Он кто по профессии?
— Психолог.
Визитер лишь покачал головой. Заров невольно улыбнулся. Слава ушел, сбежал, растворился в безвременье, на мир опускалась Тьма. Зато Ярослав снова мог улыбаться. Он перешел грань между правдой и ложью, между деликатностью и цинизмом, между жалостью и беспощадностью.
С того пика, на который он поднялся, уже не было иной дороги — кроме как вниз. Но пока он стоял на ледяном ветру и весь мир был у его ног. Крошечные люди, муравьиная суета на улицах далеких городов, тишина и блеклость близкого неба.
Он завоевал право улыбаться.
— Я прокололся, — пояснил Заров. — Вчера вечером я был сразу в двух местах. И даже ухитрился оставить тому документальные свидетельства.
— Теперь вас будут искать? — в разговор вступил Кирилл. Кажется, ему было немного неудобно после спора, прерванного телефонным звонком. Неправильный он все-таки ребенок. Дети не должны комплексовать, оказавшись умнее взрослых. Они должны только гордиться, что мир по-прежнему куда-то движется…
— Мне попытаются помочь, — Заров не удержался, и добавил: — Наверное, чтобы не терять удовольствие от новых книг.
— Я не хотел вас обидеть, — Кирилл отвел глаза.
— Ладно, мальчик. Ерунда это все. Давайте думать, как обеспечим мое возвращение от Хайретдинова.
— Это если вы захотите возвращаться, — негромко заметил Визитер.
Сегодня Визирь не собирался заниматься политической трескотней. Он еще поспал после разговора с писателем, как и тот, вероятно. Короткий сон уже не принес никакой информации, но ее и так было достаточно.
Позавтракали они вместе с Шедченко. Полковник временами морщился, поворачиваясь — вероятно, ребра были ушиблены вчерашним выстрелом. Ничего. Впредь наука. Риск оправдывается лишь в том случае, когда завершается победой.
— Попробуем привлечь к себе Зарова, — небрежно обронил Визирь, когда они стали пить кофе. — Я предложил ему встречу, и он, вероятно, согласится.
Николай отставил чашку. Спросил, резко и чуть ли ни возмущенно:
— К чему это, Визирь?
— Успокойся, я не собираюсь менять друзей.
Шедченко, похоже, думал о другом. Вскинул глаза на Хайретдинова, потом едко заметил:
— А товарищ Сталин этим не пренебрегал. Но я спрашиваю, зачем нам писатель?
— Еще одна голова лишней не будет.
— Точнее — две головы?
— Одна. Посланник Творчества повесился вчера ночью на водопроводной трубе.
Вот теперь Шедченко растерялся. Отвел взгляд — словно высказал что-то мерзкое о человеке, никак к подобному не причастному. Потом буркнул:
— Совесть заела?
— Может быть. Знаешь, с рефлексирующей интеллигенцией это частенько бывает, — Хайретдинов вздохнул. — Товарищ Сталин, если уж о нем заговорили, сам попадался. Начинаешь Берию к ногтю брать — «Зачем без приказа?» Оказывается, и впрямь… наплевал на дачу, «эмку», подруг, премии. Пустил пулю в лоб или прыгнул в петлю.
Визирь засмеялся было, но тут же оборвал смех, коротко бросил:
— Извини. Что-то я… Да, кстати, пацана они так и не прибили.
Шедченко не стал уточнять. Он выстроил схему быстро, не зная, впрочем, что она не имеет ничего общего с истиной. Писатель оказался куда лучше, чем он полагал. Неспособны были ни Посланник Творчества, ни его двойник убить ребенка. И никого они убить не способны.
Потому и повесился Посланник. Понял — на победу надеяться бессмысленно.
— Извини, Рашид. Ты прав, — Шедченко вновь признал его превосходство. И Визирь не стал вдаваться в мотивы Посланника Творчества.
— На столике у окна лежит пара телефонов, принеси любой, — добродушно попросил Визирь. Шедченко повиновался, и Хайретдинов, беря трубку, пояснил: — Госбезопасность ныне не та. И всю сотовую связь проверять не в состоянии. Есть у меня номер, который слушают, есть и другие… Алло? Ярослав Сергеевич?
Николай тоже не старался слушать разговор. Визирь сам сообщит ему все, что сочтет нужным. И он действительно посмотрел на него после короткого диалога, отложив выключенный аппарат.
— Придумал что-то наш литератор, — весело сказал он. — Нашел, видимо, метод обезопаситься!
— Но ты же не собираешься… — прохаживаясь вдоль стены начал Шедченко.
— Нет, вероятно. Но всякое возможно. Заров просит прислать за ним машину. Государственную, с депутатскими номерами. В центр, он будет ждать на Театральном проезде и Неглинной. И просит приехать тебя.
— Я готов, — просто ответил Шедченко.
— Поведешь сам, — решил Хайретдинов. — Хоть это и против правил… мне придется поговорить с шофером.
— Он человек дисциплинированный, ты его легко уговоришь.
— Конечно, — Визирь посмотрел в потолок, потом вздохнул. — Кажется, я понял план Зарова. Он не дурак. Попробуем с ним подружиться, Коля.
Когда у нее появилась эта мысль — Анна не знала. Не так уж часто она посещала церковь, даже дома. Не в этом ведь вера.